Кандидат философских наук
Т.Хабарова
Мы разобрали уже, что процесс восхождения масс трудящегося населения к реальной, поголовной управленческой «субъектности» имеет конституционную, «структурно-правовую» природу и, следовательно, – вывод, не пользующийся у нас пока надлежащим признанием, – осуществляют этот процесс, в главных его ракурсах, конституционно-правовые «устройства», а не общественные организации. Социалистическая демократия не есть нечто «возле» диктатуры пролетариата и «в дополнение» к ней; она есть в точности собственное развитие «состава», средоточия пролетарской диктатуры, собственное развитие «системного блока» рабочей партии, социалистического государства и равным образом их синтезирующего взаимодействия. Идеи, которые мы стремимся сформулировать, говоря о «всенародной», «общенародной» власти, не только не вступают ни в малейшее противоречие с логико-философским понятием господства пролетариата, но если у идей этих есть на сей день исторически-проверенная, исторически-подтверждаемая научная формулировка (а она есть) – ею является именно понятие о «господстве» универсального класса. «…история учения о революционной диктатуре вообще и о диктатуре пролетариата в частности совпадает с историей революционного социализма и специально с историей марксизма».[1]
«Сущность Советской власти состоит в том, что постоянной и единственной основой всей государственной власти, всего государственного аппарата является массовая организация именно тех классов, которые были угнетены капитализмом… Именно те массы, которые даже в самых демократических республиках, будучи равноправны по закону, на деле тысячами приёмов и уловок отстранялись от участия в политической жизни и от пользования демократическими правами и свободами, привлекаются теперь к постоянному и непременному, притом решающему, участию в демократическом управлении государством». «Старая, т.е. буржуазная, демократия и парламентаризм были организованы так, что именно массы трудящихся всего более были отчуждены от аппарата управления. Советская власть, т.е. диктатура пролетариата (курсив мой. – Т.Х.), напротив, построена так, чтобы сблизить массы трудящихся с аппаратом управления».[2]
В «Очередных задачах Советской власти» В.И.Ленин писал о «новом, советском, типе государства, открывающем возможность для трудящихся и угнетённых масс принять деятельнейшее участие в самостоятельном строительстве нового общества» (курсив мой. – Т.Х.), о переходе советской организации «от формального демократизма буржуазной республики к действительному участию трудящихся масс в управлении».[3] «…Советская власть есть не что иное как организационная форма диктатуры пролетариата, диктатуры передового класса, поднимающего к новому демократизму, к самостоятельному участию в управлении государством десятки и десятки миллионов трудящихся и эксплуатируемых, которые на своём опыте учатся видеть в дисциплинированном и сознательном авангарде пролетариата своего надёжнейшего вождя».[4]
Диктатуру пролетариата осуществляют, далее, «не только массы трудящихся и эксплуатируемых, но и организации, построенные так, чтобы именно такие массы будить, поднимать к историческому творчеству (советские организации принадлежат к этого рода организациям)».[5] «…создаётся наилучшая массовая организация авангарда трудящихся, крупнопромышленного пролетариата, позволяющая ему руководить наиболее широкими массами эксплуатируемых, втягивать их в самостоятельную политическую жизнь, воспитывать их политически на их собственном опыте… таким образом впервые делается приступ к тому, чтобы действительно поголовно население училось управлять и начинало управлять».[6]
Итак, советское государство и «дисциплинированный и сознательный авангард пролетариата», «наилучшая массовая организация авангарда трудящихся» – вот ядро рабочей власти, «рабочего народовластия», два его лика, один – связывающий с прошлым, другой – структурный фундамент будущего. Именно «сознательный авангард», мощнейшая «метагосударственная» конструкция, впитавшая, высветлившая, спрессовавшая собою многотысячелетний «социоструктурный опыт» человечества, – конструкция, которую мы сегодня называем коммунистической партией, – «унаследует» с нашим вступлением в коммунизм государству в узком, специальном смысле слова. Именно она, а не «производственный коллектив»,[7] является реальной формирующей базой, реально-сущим прообразом системы коммунистического общественного самоуправления. И нам пора бы уже перестать смешить зарубежную «марксологическую» публику, что поумнее, разглагольствованиями о «коммунистическом строе» «без политики», без коммунистической партии и без коммунистической идеологии. Идеология и политика могли бы, – тов. Белых, – «исчерпать свои функции» разве лишь в менгеровском «народном трудовом государстве», где «самыми общими целями человечества» виделись безопасность от воров, «упорядоченная семейная жизнь» и наполненный желудок. И именно поэтому, – добавим, – «народное трудовое государство» осталось на бумаге, а доктрина, разглядевшая в «неимущих классах народа» существо в первую голову политическое, и даже более того, первейшее среди возможных «политических существ», – доктрина эта оделась плотью великой исторической действительности.
В истории не было и никогда – надеемся! – не возникнет человеческого общества, которое не руководствовалось бы стремлениями, идеалами, не вырабатывало бы целей, не располагало бы некоторой суммой генерализующих представлений о себе, о мире и своих взаимосвязях, взаимоотношениях с ним, с другими цивилизациями, с прошедшими и будущими временами. И постольку в истории ничто – по счастью – не предвещает общества, у которого бы не было идеологии, ибо перечисленные вещи в совокупности вкратце зовутся идеологией. В коммунистическом обществе идеология, естественнейшим образом, будет коммунистической. Идеология, однако, поскольку она существует, требует социального «опредмечивания», требует института, через который она овладевала бы массами и становилась бы, в соответствии с азами марксизма, материальной силой. И способом соединения коммунистической идеологии с массами трудящихся является деятельность коммунистической партии, – иного нет. Воистину заслуживает всяческих «похвал», что «творческие процессы» вокруг современной марксистско-ленинской теории продвинулись уже до дискуссии по «вопросу», быть или не быть при коммунизме коммунистическим идеям.
С идеологией вроде бы прояснилось, а что с политикой? Разумеется, политика в равной мере пребудет с нами в коммунистическом грядущем.
Во-первых, даже если согласиться без оговорок с циркулирующим ныне у нас, «обуженным» определением политики в качестве «отношения между классами по поводу власти»,[8] – даже если целиком с этим согласиться, ведь ни «власть», ни «классовость», в сколь угодно пространной перспективе, и впредь не денутся никуда. «…коммунистическое самоуправление, – читаем хотя бы в цитируемой работе А.К.Белых,[9] – будет выступать как единая новая система экономической, социальной и духовной власти». «Система власти», уже вне всяких дебатов, останется, – «исчезнет», уверяют нас, лишь «классово-политический характер» «субъектов, объектов, принципов и структуры управления».[10] Вследствие каких удивительных закономерностей, тов. Белых? В марксизме-ленинизме «классово-политический характер», классовость какой-либо системы власти, какого-либо исторического порядка есть объективное основание обобщающей, итоговой научной дефиниции этой системы власти, этого исторического порядка. B марксистской философии «классовость» общественно-исторического развития есть его социодиалектическая качественность, интегральная структурная «схема», в которую «сжимается», «сворачивается» чувственная, наглядная жизненная конкретность любой исторической эпохи, живая историческая «тотальность», начиная с типового для данной эпохи реально-«производственного», непосредственно-вещественного «способа мироприсвоения» и кончая сложнейшими институциональными и социально-психологическими отражениями этих исходных «мироприсвоенческих» позиций. Социум целиком вне «классовой характеристики» – умозрение не более убеждающее, нежели социум «вне» качественных определений, и концепция созидания пролетариатом «бесклассового» социального строя вовсе не имеет в виду, будто образуется некое общество без качества, без смысла, без целей и без объективно-объединяющих структур. Идеи уничтожения, искоренения, сглаживания классовых различий через господство пролетариев, рабочих означают, что пролетариат восторжествует в конце концов по всей планете в своей сущностной, всемирноисторической роли «класса-универсала», выразителя полностью субъектного, истинно-гуманистического отношения к человеку и к окружающему человека миру – выразителя и, самое главное, могущественнейшего «материального» гаранта этой новой, подлинной человеческой независимости, «непридавленности», глубокой, органической культуры как «внешнего» нашего бытия, так и «тайных», направляющих переплетений судьбы сообщества с судьбами индивидов.
Можем ли мы отрицать, что при коммунизме будет «господствовать» – и будет «материализоваться» в соответствующих «структурных приспособлениях» – коммунистическое, пролетарское в логико-философском плане, мировосприятие, коммунистическое «мироприсвоение»? С очевидностью, лишь в некоем умственном омрачении подобные вещи могут всерьёз представляться спорными. B таком случае, однако, нет – и не было никогда – причин отрицать «универсально-классовый» и отсюда политический характер возводимой нами «всеобщей», «исторически-суммирующей» формации. Интересы («собственные» интересы) пролетариата, с самого начала, не «узкоклассовые»,[11] а универсальные; «эмансипация всех сфер общества», «полное возрождение человека» (Маркс) – вот пролетарский «классовый» интерес; кто этого не понял, тот ничего не понял в марксизме. И посему пролетариат – первый и единственный («последний») в истории человечества класс, «господство» которого не только не противоречит и не препятствует вожделенному состоянию свободной, разумной «самоуправляемости» всех членов общины, но являет собою попросту надлежащее «структурное оформление» этого состояния, «перевод» этой гуманистически-описательной картины на строгий социоинженерный язык.
Во-вторых, существеннейшее в марксистском толковании политики – не «отношение между классами по поводу власти», а концентрированное выражение экономики. И вот в этом решающем свойстве верховной, просветляющей, очеловечивающей «структурализации» производства политику никогда, никакими усилиями не удастся «отлучить» от мирового социально-исторического процесса.
Мы в общих чертах рассмотрели перспективы сохранения, упрочения и развития идеолого-политической, конституционно-правовой социальной системности в ходе коммунистического строительства и убедились, что упомянутые перспективы – самые благоприятные. Стало быть, нашим коммунистическим потомкам не будет никакой нужды «заменять», в «генеральном блоке управления», марксистскую партию корпорациями «производственных коллективов», а писаное право, этот почтеннейший и ничем себя пока не скомпрометировавший межевой знак между нами и четвероногими нашими собратьями, – «безгранично действующим» «научным коммунистическим общественным мнением».[12] Вновь подытожим здесь, что коммунизм – если не жонглировать попусту словами – не бывает без системы коммунистических идей и норм, и он не бывает без авангарда, или социально-политического «разведотряда», «ударной бригады» (И.В.Сталин) коммунистов, каковой авангард носит название коммунистической партии. Спросите, товарищи теоретики, любого честного человека, у которого не вконец помутился столь презираемый вами «обыденный рассудок», и он ответит вам, что или сказанное – аксиома, сродни вступительным истинам геометрии, или надо, не откладывая в долгий ящик, уточнить, какое общество мы строим.
И вряд ли самое «высокое» умствование чем-либо вам здесь поможет; коммунизм есть всеобъемлющее «воцарение», совершенство, расцвет «специфически» –коммунистической мысли, коммунистической идейности, и «специфически» –коммунистических, партийных, если угодно, методов и структур социального руководства. Что касается навязываемых нам «прогнозов»:
- «собственный» управленческий аппарат промышленности вместо партии коммунистов,
- «наука управления», скроенная по американским и западноевропейским образцам, вместо марксистской идеологии,
- и вместо писаных законов – «научное коммунистическое общественное мнение», –
– здесь перед нами никакое не «следование ленинским предначертаниям» в строительстве коммунизма, а тривиальнейшая мещанская, мелкобуржуазно-демагогическая утопия, всецело доленинского теоретического качества, которую чем скорее мы решимся назвать своим настоящим именем, тем менее она успеет причинить нам вреда.
Весьма любопытные исторические параллели всплывают, в частности, когда слышишь воздыхания о грядущей чуть ли не отмене, «за ненадобностью», «правового регулирования общественных отношений».[13] Их политическое учение – писал в полемике с идеологией славянофильства известный русский юрист А.Д.Градовский, – есть теория юридически-бесформенного государства, «государства “по душе”, государства, построенного на одних нравственных началах». «Личность получает действительное, практическое значение в обществе, когда она возводится на степень лица…, а лицо образуется через совокупность законных прав, обеспечивающих материальную и духовную жизнь человека. Поскольку развиты эти права, постольку существует и лицо; постольку же существует и сам человек… Если законы не обеспечивают собственности, свободы, труда и крепости обязательств – и человек, как субъект гражданского права, не существует, он – ничто. Если законы не обеспечивают возможности правильного выражения духовных способностей человека, его мысли, веры, художественного творчества – он не существует в качестве элемента “духовной жизни” народа. Итак, нет личности без права, нет и права без личности, а без того и другого нет общества, а есть только стадо».[14]
«Право отдельного гражданина есть бессмыслица, когда не признано право государства» (Маркс). Иной разговор, что в эпоху коммунизма право сделается главным образом положительным, «убеждающим», воспитывающим, а не принудительно-карающим; где здесь, однако, резон к утверждениям, будто всеобщая, строгая институционально-правовая социальная регуляция должна «исчезнуть», «отпасть», сникнуть перед деспотией случайных групповых «мнений»?
С уважительной и дальнозоркой оценкой общественных организаций, прежде всего профсоюзов, в их благотворнейшей функции «“приводов” от авангарда к массе передового класса, от него к массе трудящихся» – с оценкой этой у В.И.Ленина соседствует самое откровенное (партия «демагогией не занимается») разграничение между структурами, осуществляющими, воплощающими, развивающими господство революционного класса, – и структурами, лишь способствующими этому развитию, обслуживающими его на известных его этапах, в вопросах «подхода к массе, овладения массой, связи с массой». «В этом вся суть. И в этом как раз своеобразие профсоюзов, как учреждения, при капитализме созданного, при переходе от капитализма к коммунизму неизбежного, в дальнейшем будущем стоящего под знаком вопроса (курсив мой. – Т.Х.)».[15]
«С одной стороны, поголовно охватывая, включая в ряды организации индустриальных рабочих, профсоюзы являются организацией правящего, господствующего, правительствующего класса, того класса, который осуществляет государственное принуждение. Но это не есть организация государственная, это не есть организация принуждения, это есть организация воспитательная, организация вовлечения, обучения, это есть школа, школа управления, школа хозяйничания, школа коммунизма». «Не “с одной стороны, школа, с другой – нечто иное”, а со всех сторон… профсоюзы суть школа, школа объединения, школа солидарности, школа защиты своих интересов, школа хозяйничанья, школа управления». «Не школа и управление, а школа управления».[16]
B отличие от профсоюзов, «партия, это – непосредственно правящий авангард пролетариата, это – руководитель». «Для нас принципиально не может быть сомнения в том, что должно быть главенство коммунистической партии. Иной формы мы не знаем, и иной формы ни одна страна ещё не выработала. Партия может быть более или менее соответствующей интересам своего класса, она переживает те или иные изменения или исправления, но лучшей формы мы ещё не знаем… партия сознательно ставит своей задачей помочь пролетариату выполнить его роль воспитателя, организатора и руководителя, ту роль, без которой распад капитализма невозможен».[17] Молодая рабочая власть, «концентрированным выражением» которой был ленинский гений, с бескомпромиссной резкостью отвергала соблазны скоропреходящей, показной, поверхностной «демократичности», по существу своему лишь развращающей правительство и деморализующей народ. Истинный демократизм – не в широковещательных заигрываниях с аморфно-атомарными, колеблющимися «толщами» населения, с народом в его внешнем, эмпирическом качестве «агрегата частных лиц», по определению Гегеля, в каковом качестве он и фигурирует перед глазами второразрядного, неглубокого политика, на поверку не понимающего масс и боящегося их, готового для их «умилостивления» немедля потрафлять худшим, глупейшим, пагубнейшим человеческим слабостям, иллюзиям и предрассудкам. Истинный демократизм – в создании «организаций, построенных так, чтобы именно такие массы будить, поднимать к историческому творчеству», в абстрактной на первый взгляд высоте структурно-политического мышления, в стабильной, бесперебойной выработке властными центрами государства социального «силового поля», которое улавливало бы, поощряло и, по сути дела, «материализовало», опредмечивало собою извечную «естественноисторическую» волю массы сформироваться – не только в своих недрах, но также «зримым» образом – в живое, серьёзное, разумное и одухотворённое органическое целое.
«Разве знает каждый рабочий, как управлять государством? Практические люди знают, что это сказки, что у нас миллионы рабочих профессионально организованных переживают то, что мы говорили, что профессиональные союзы есть школа коммунизма и управления. …Если мы скажем, что не партия проводит кандидатуры и управляет, а профессиональные союзы сами, то это будет звучать очень демократично, на этом, может быть, можно поймать голоса, но не долго. Это губит диктатуру пролетариата». «Надо понимать, что профессиональные союзы не такое ведомство, как наркоматы, а что это весь объединённый пролетариат». «…профессиональные союзы – поголовный пролетариат». «…поголовная организация пролетариата диктатуры его осуществить непосредственно не может». «…нельзя осуществлять диктатуры пролетариата через поголовно организованный пролетариат». «Чтобы управлять, надо иметь армию закалённых революционеров-коммунистов, она есть, она называется партией». «…партия – штука особая… она требует людей сознательных, готовых к самопожертвованию… людей, которые знали бы, какой путь ещё нам предстоит, через какие препятствия мы должны ещё пройти. Она не обманывает рабочих. Она не даёт обещаний, которых выполнить нельзя».[18]
В выборе «структурно-конституционного», «политического» (государственно-партийного) или «общественного» пути к массовому самоуправлению В.И.Ленин в период дискуссии о профсоюзах усматривал рубеж между коммунизмом и синдикализмом.
«Коммунизм говорит: авангард пролетариата, коммунистическая партия, руководит беспартийной массой рабочих, просвещая, подготовляя, обучая, воспитывая эту массу (“школа” коммунизма), сначала рабочих, а затем и крестьян, для того, чтобы она могла прийти и пришла бы к сосредоточению в своих руках управления всем народным хозяйством.
Синдикализм передаёт массе беспартийных рабочих, разбитых по производствам, управление отраслями промышленности (“главки и центры”), уничтожая тем самым необходимость в партии, не ведя длительной работы ни по воспитанию масс, ни по сосредоточению на деле управления в их руках всем народным хозяйством».[19]
Мы надеемся, что после столь подробного вхождения в данный предмет не понадобится отдельных, особых доказательств самоочевидной, в сущности, вещи – что пролетарская партия, по В.И.Ленину, не есть ни в коем случае «общественная организация», она есть конституционно-правовое («метагосударственное») социально-историческое формообразование, конституционно-правовой институт. Выглядит поэтому несколько «архаичным» для наших дней, что в действующей Конституции СССР партия впервые «появляется» – чтобы сразу же «исчезнуть» – лишь в 126-ой статье.[20] Впрочем, в 1936 году более «радикальная» законодательная трактовка места и роли коммунистического авангарда в строении нашего общества вряд ли снискала бы себе нужное сочувствие и поддержку. Вполне достаточным, огромным успехом был уже самый факт открытого юридического «подтверждения» основным законом страны однопартийного характера пролетарского государства, сравнительно с буржуазно-демократической «партийной свободой». «Я должен признать, – говорил И.В.Сталин на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов, – что проект новой Конституции… сохраняет без изменения нынешнее руководящее положение Коммунистической партии СССР. …Партия есть часть класса, его передовая часть. Несколько партий, а значит и свобода партий может существовать лишь в таком обществе, где имеются антагонистические классы, интересы которых враждебны и непримиримы… Но в СССР нет уже больше таких классов… B СССР имеются только два класса, рабочие и крестьяне, интересы которых не только не враждебны, а наоборот – дружественны. Стало быть, в СССР нет почвы для существования нескольких партий, а значит и для свободы этих партий. В СССР имеется почва только для одной партии, Коммунистической партии. B СССР может существовать лишь одна партия – партия коммунистов, смело и до конца защищающая интересы рабочих и крестьян. А что она не плохо защищает интересы этих классов, в этом едва ли может быть какое-либо сомнение».[21] Что-нибудь подобное, по общему своему духу, этой великолепной декларации, – разумеется, с проистекающими отсюда весьма «разветвлёнными» конкретизирующими выводами, – вскоре «запросится», наверняка, на первые страницы конституций высокоразвитых социалистических держав.
И последнее, – по порядку, отнюдь не по значимости, – что мы должны обсудить в настоящем фрагменте.
B свете изложенного становится более нежели понятным до крайности отрицательное, нетерпимое отношение В.И.Ленина и идее всевозможных «компенсационных демократий», якобы «дополняющих», «совершенствующих» собою генеральную линию демократического развития в условиях социализма, – вроде бухаринских выкрутасов с «производственной демократией» – выкрутасов, бог весть почему вновь, в недавние годы, обзаведшихся усердными ходатаями.[22] Демократия «для всех случаев жизни» одна – политическая. Все «болезни» пролетарской демократии лечатся только структурно-политическими средствами, через обращение к «инфраструктуре» связей собственности в государстве, через выявление назревших структурных «передвижек», требующих для себя, в согласии с сущностной логикой социалистического строя, внятной и незамедлительной «внешней», институциональной фиксации. И если у вас по какому-либо «фронту» хиреет, вянет демократический процесс, – ищите разгадку в непрочности, недоработанности, нестойкости, «нерасторопности» правового («личностного») обеспечения лихорадящего участка, а не в отсутствии здесь «внеправовой» псевдодемократической самодеятельности. Между прочим, «социальная маскировка» бюрократизма в этом заключается, что он стремится внушить другим впечатление излишней директивной, а отсюда якобы и административно-«волевой» «зарегулированности» тех узлов, где он наиболее укрепился и где именно решительное и «неподатливое» административно-правовое, «нормативирующее» вмешательство скорее всего оздоровило бы атмосферу. Шумливая «околоюридическая», «околонормативная» псевдодемократия умного бюрократа-манипулятора ничуть не страшит – она ему вовсе не преграда, она его питательная среда. Что заставляет его бесноваться и вопить о «неприемлемом», «негуманном» и «ненаучном» подходе к нему – жёсткая «классовая неподкупность» рабочей государственности, когда она проступает, в «почерке» лучших коммунистов-руководителей, в истинной своей природе «единоличного» морального авторитета (В.И.Ленин), всецело «глухого» к любому численному перевесу на стороне демагогического «коллективного» всезнайства, «вокругзакония» и аморализма.[23]
Располагаем ли мы, далее, в ленинском наследии какими-либо структурно-политическими определениями, от которых мы и сегодня могли бы оттолкнуться? Разумеется, располагаем; обратное выглядело бы странным.
Выступление «О профессиональных союзах»: «…Троцкий говорит о “рабочем государстве”, позвольте, это абстракция. …Не совсем рабочее, в том-то и штука. …У нас государство на деле не рабочее, а рабоче-крестьянское – это во-первых. …Но мало этого. …государство у нас рабочее с бюрократическим извращением. И мы этот печальный, – как бы это сказать? – ярлык, что ли, должны были на него навесить. Вот вам реальность перехода /“перехода от капитализма к коммунизму”. – Т.Х./».[24]
«Рабоче-крестьянское с бюрократическим извращением» – вот строжайшая, марксистски-научная структурная дефиниция нашего государства, в том его облике, какой запечатлела Конституция 1936 года. «Можем ли мы, марксисты, обойти в Конституции вопрос о классовом составе нашего общества? Нет, не можем. Советское общество состоит, как известно, из двух классов, из рабочих и крестьян. 1-ая статья проекта Конституции об этом именно и говорит. Стало быть, 1-ая статья проекта Конституции правильно отображает классовый состав нашего общества». «…если большинство крестьян стало вести колхозное хозяйство, то это ещё не значит, что оно перестало быть крестьянством, что у него нет больше своего личного хозяйства, личного двора и т.д».[25] «Союз Советских Социалистических Республик, – записала Конституция, – есть социалистическое государство рабочих и крестьян».
И сегодня у нас крестьянство не перестало быть крестьянством, держится фундаментальная неоднородность в формах собственности, рядом с государственной продолжает существовать собственность кооперативно-колхозная, – из этого факта не выскочишь, говоря ленинскими словами; структура же собственности, по В.И.Ленину, целиком детерминирует, «моделирует» собою государственный строй.[26]
Что касается «бюрократического извращения», его, конечно, нельзя было занести в первую статью основного закона, но неявным образом (мы постараемся в дальнейшем продемонстрировать) оно в нашей Конституции отразилось – не столько даже в том, что в ней есть, сколько в том, чего в ней к настоящему моменту нет.
В общем, данную ленинскую формулировку было бы весьма опрометчивым объявлять сохранившей ныне лишь архивный интерес. B ней – целая программа действий, и надо, что называется, пораскинуть мозгами, чтобы такую программу реализовать. Вне всяких сомнений, прежде всего здесь надлежало бы покончить с «бюрократическим извращением». Справились мы с этим? Мы с этим не справились по сей день.
И вот в каком плане ленинское определение представляет собою для нас воистину бесценную, провидчески-гениальную «подсказку»; включив «бюрократическое извращение» (с редчайшей для государственного деятеля смелостью!) в структурную формулу государства, Владимир Ильич не только вычленяет перед нами бюрократизм в качестве структурной «проблемы номер один», но сразу же подталкивает к верному решению: источник бюрократизма – в системе отношений собственности в стране.
Источник бюрократизма – в системе отношений собственности в стране.
И напротив, главная проблема ближайших улучшений в структуре связей собственности (иначе говоря, в самом ядре производительной, экономической жизни государства), главной проблемой здесь оказывается – бюрократизм. Разумеется, никаких парадоксов в этом нет: в нашем обществе политика выступает концентрированным социально-историческим «самоосознанием» производства, и отсюда существеннейшая препона демократическому, политическому развитию должна с необходимостью выявить себя и существеннейшей скрытой «язвой», которая беспокоила и «лимитировала» бы совокупный экономический процесс.
Мы далее используем этот вывод, ради которого наверняка стоило отважиться и на более рискованную, затяжную «петлю» в основном изложении, нежели получившаяся у нас. Может быть, нам удастся обнаружить, кроме общей социальной «локализации» напрашивающихся усовершенствований, также конкретный, содержательный, «технологический» их смысл. Чтобы в этом разобраться, однако, нам понадобится новый «чисто» –теоретический материал, касающийся, в первую очередь, социодиалектического феномена человеческой индивидуальности, если изъясниться на сей раз «академическим» языком. Впрочем, материал, который у нас уже имеется, жаль оставлять не «выжатым» до конца, и мы поэтому не будем чересчур спешить с возвращением к основному нашему тексту.
[1] В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр.369.
[2] В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр.500.
[3] В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т.36, стр.171, 190.
[4] Там же, стр.196.
Ср. прекрасный отрывок 1906 года, который самому Владимиру Ильичу представился достойным дословного воспроизведения четырнадцать лет спустя, в 1920г.: «…власть, открытая для всех, делающая всё на виду у массы, доступная массе, исходящая непосредственно от массы, прямой и непосредственный орган народной массы и её воли». Т.41, стр.381.
[5] В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т.36, стр.199.
Ср., снова: «…диктатуру осуществляет… революционный народ, нисколько не боящийся, однако, всего народа, открывающий всему народу причины своих действий и все подробности их, привлекающий охотно весь народ к участию не только в управлении государством, но и во власти, и к участию в самом устройстве государства». Т.41, стр.383.
[6] Т.36, стр.203.
[7] См., напр., А.К.Белых. Управление и самоуправление. «Наука», Л., 1972, стр.141–147.
[8] А.К.Белых, ук. соч., стр.202.
[9] Стр.108.
[10] Там же, стр.97.
[11] См., напр., «Вопросы философии», 1972, №5, стр.27.
[12] А.К.Белых, ук. соч., стр.167–169.
«Свод законов, – полагал, кстати, Маркс, – есть библия свободы народа». Впрочем, единомышленники нашего автора наверняка считают, – чего родоначальник научного коммунизма, с присущей ему остротой рационального предчувствия, весьма опасался, и не без оснований, – наверняка считают писаные законы репрессивными мерами против свободы, наподобие того как с этой точки зрения закон тяжести есть репрессивная мера против движения. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.1, стр.62–63.
[13] А.К.Белых, ук. соч., стр.167.
[14] Теория государства у славянофилов. СПб., 1898, стр.67, 72–73.
[15] В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т.42, стр. соотв. 205, 259, 206.
[16] Там же, стр.203, 292, 293.
[17] Там же, стр.294; т.41, етр.404, 402.
[18] В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т.42, стр. соотв. 253, 247, 249, 204, 205, 254, 252–253.
[19] Там же, стр.241.
[20] Работа написана до принятия Конституции СССР 1977-го года. – Т.Х.
[21] И.Сталин. Вопросы ленинизма. Госполитиздат, 1953, стр.561–562.
[22] См., напр., Ю.Е.Волков. Социализм и производственная демократия. «Вопросы философии», 1968, №1.
[23] «В той кипучей борьбе, какой является революция, – суммировал В.И.Ленин в речи памяти Я.М.Свердлова, – на том особом посту, на котором стоит всякий революционер… громадное значение имеет крупный, завоёванный в ходе борьбы, бесспорно непререкаемый моральный авторитет, авторитет, почерпающий свою силу, конечно, не в отвлечённой морали, а в морали революционного борца, в морали рядов и шеренг революционных масс».
«…достаточно было в громадном числе крупнейших и важнейших организационных практических вопросов, достаточно было одного его слова, – характеризует Я.М.Свердлова Владимир Ильич, – чтобы непререкаемым образом, без всяких совещаний, без всяких формальных голосований, вопрос был решён раз навсегда, и у всех была полная уверенность в том, что вопрос решён на основании такого практического знания и такого организаторского чутья, что не только сотни и тысячи передовых рабочих, но и массы сочтут эта решение за окончательное». В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т.38, стр.77, 78.
[24] В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т.42, стр.207–208, 204.
[25] И.Сталин, ук. соч., стр.564, 565.
[26] И именно поэтому, кстати, в силу классово-неоднородной структуры собственности в государстве, у нас наличествует денежно-товарный оборот, – а вовсе не потому что он более «научный», чем, скажем, прямой продуктообмен. См. И.Сталин. Экономические проблемы социализма в СССР. Госполитиздат, 1952, стр.16–17.
Короткая ссылка на этот материал: http://cccp-kpss.su/80
Этот материал на cccp-kpss.narod.ru
