Секретарь-координатор
Большевистской платформы в КПСС,
канд. филос. наук
Т.Хабарова
Выступление
на заседании Марксистского клуба «Communis»,
посвящённом 140-летнему юбилею В.И.ЛЕНИНА
Москва, 13 апреля 2010г.
УВАЖАЕМЫЕ ТОВАРИЩИ,
сегодня, когда, – как вы и без меня знаете, – ленинизм, марксизм, коммунистическое учение как таковое, всё это подвергается торжествующим нападкам классового врага, временно над нами возобладавшего, предаётся шельмованию и осмеянию, «хоронится» на разные лады; так вот, сегодня при любом обращении ко всем этим вещам надо сосредоточиваться, как мне представляется, в первую очередь на том, что делает науку ленинизма и революционную практику ленинизма бессмертными. На том, благодаря чему ленинизм через непродолжительное время неизбежно вернётся на мировую арену, – которой, впрочем, он целиком и не покидал, и не покинул. Причём, вернётся в несравнимо большем величии и блеске, нежели те, которых он достиг, когда являлся государственной идеологией одной из двух могущественных мировых сверхдержав.
В декабре минувшего года мы – Московский центр Большевистской платформы в КПСС – проводили очередное, XXXVII заседание нашего политклуба, и там эта проблематика затрагивалась; правда, применительно скорее к И.В.Сталину, нежели непосредственно к В.И.Ленину. Но Сталин, – как известно, – до последних дней своей жизни позиционировал себя только как верный ученик своего гениального предшественника, так что вполне логично будет теперь, в преддверии уже ленинского юбилея, развернуть проделанные тогда рассуждения от ученика к учителю. И заодно остановиться на этом на всём более подробно; тем паче, что в том плане, как мы этот сюжет поднимаем, его никто, кроме нас, не рассматривает; а значит, расширенное повторение вряд ли окажется излишним.
ИТАК, в своё время у нас много было разговоров о «ленинском этапе в развитии философии». Но как-то до ума эту фабулу так и не довели; в огромной мере по той причине, что в хрущёвский и постхрущёвский период всё в философии, прямо или косвенно связанное с именем И.В.Сталина, оказалось выброшено за борт. Между тем, от сталинского определения диалектического материализма как «мировоззрения марксистско-ленинской партии»,[1] от него буквально полшага, даже менее полушага оставалось до формулировки, которую идеологический отдел ЦК попросту обязан был дать и затем через партийную печать затвердить как общепринятую. А именно, что марксистско-ленинская философия есть
систематизированно изложенное мировоззрение современного рабочего класса как гегемона социалистической революции и строителя коммунистического будущего человечества.
Она есть его общемировоззренческая теория, и она есть систематизация метода его революционно-преобразовательного исторического творчества.
Мы пока не будем застревать на вопросе, что такое рабочий класс сегодня; но, во всяком случае, для СССР второй половины XX века такая формулировка, если бы её своевременно выдвинули, была бы абсолютно бесспорной.
Но здесь присутствует и ещё один мотив, более широкого, всемирноисторического звучания: а что вообще происходило с философией в лице нашей, марксистской философской классики?
Происходило же с ней то, что она объективно-исторически шла на смену религии в роли государственной идеологии, она становилась системой практически-политического знания, знания государственно направляющего, государственно руководящего.
Ведь по XVIII век включительно идейной опорой государственной власти повсюду служили религиозные доктрины, с их «материализацией» в виде церкви.
Но уже Гегель заявил, что у государства как такового есть своё учение, которое, хотя и не должно противоречить догматам господствующей религии, тем не менее, отнюдь им не идентично. Гегель возлагал надежды на свою собственную философскую систему, что именно она сделается этой «гражданской религией» новой эпохи, – как нынче стали это называть. И между прочим, в долгосрочной перспективе его ожидания в какой-то степени оправдались. Всего лишь столетие спустя на планете появилось государство, которое не побоялось, скажем так, записать в своей Конституции, что оно определяет всю свою внутреннюю и внешнюю политику на основе философского учения; а в числе первоисточников и составных частей этого учения как раз и фигурировала гегелевская диалектика.
Несправедливо будет не упомянуть в данной связи и Платона, с его удивительным пророчеством, которое я не откажу себе в удовольствии повторить, хотя оно цитировалось на нашем декабрьском политклубе:
«Пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольётся воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди… которые ныне стремятся порознь либо к философии, либо к власти, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол…»[2]
Конечно, тут всё не так просто. Нельзя представлять себе дело так, что если какой-нибудь глава государства обложится трудами по философии и примется добросовестно их штудировать, то в стране воцарятся мир и благоденствие. История знает немало примеров, когда государи прилежно философствовали: та же Екатерина II, с её знаменитой перепиской со светочами тогдашней европейской философской мысли; тот же Пётр I, пригласивший на службу в звании тайного юстиц-советника великого немецкого философа Г.В.Лейбница, а Лейбниц составил для него план создания в Санкт-Петербурге Академии наук. Опять же, Александр I, в молодости изрядно вольнодумствовавший. И т.д.
Но на практике у всех коронованных философов неизменно получалось не то, что соответствовало предписаниям высшего разума, а только то, что отвечало интересам представляемого ими класса.
Стало быть, что мы здесь видим?
Мы видим тенденцию – общецивилизационную, всемирноисторически «сквозную», тенденцию к тому, чтобы власть и знание слились воедино, чтобы власть основывалась на выводах разума, а разум имел в своём распоряжении материальный инструментарий для воплощения своих прозрений в действительность. Причём, обратите внимание: речь идёт об инструментарии не просто вещном, который нужен для воздействия человека на природу, речь идёт об инструментарии более сложном, институциональном, который необходим для воздействия людей друг на друга, на свои общественные отношения.
И как же эта гигантская коллизия, эта объективная потребность человечества как целого – потребность слияния разума и власти, как же и кем она разрешается? А разрешает её наша, марксистско-ленинская философия. Марксизм указывает, что должен выйти на историческую сцену и должен быть «опознан» передовыми умами такой класс, чей глубинный, сущностный интерес, обусловленный его положением в системе общественного производства, объективно совпадает, наконец, – совпадает с достигнутыми результатами интеллектуальных исканий человечества. Этот класс – это пролетариат; и вот звучит немеркнущая Марксова заповедь, всецело подхваченная и всецело выполненная затем В.И.Лениным и далее Сталиным: философия – это голова всеобщечеловеческой эмансипации, сердце которой – пролетариат.
Вот в каком грандиозном цикле интеллектуальной эволюции рода человеческого мы участвуем как едва ли не важнейшее, замыкающее и разрешающее его звено. И после этого болтать о какой-то «маргинальности», «научной несостоятельности» марксизма, пытаться выпихнуть его «на свалку истории», – ну что можно обо всём этом сказать, кроме того, что на такое способны лишь умственные калеки, которых разве только пожалеть надо бы. Если бы судьба время от времени не возносила подобных недоумков на такие посты, откуда они, помимо болтовни, могут и реальный вред причинять, причём подчас огромный.
Сделаем здесь небольшое отступление на тему рабочего класса и пролетариата; ибо нетрудно предугадать модное сейчас возражение, что, – мол, – пролетариат, это вообще XIX век, да и рабочего класса, каким мы его знали в веке XX, нынче тоже практически нет.
Во-первых, когда в марксизме, в том числе и у В.И.Ленина, говорится о всемирноистрической миссии пролетариата, как «ответственного» за возведение полностью неэксплуататорского мироустройства, то ведь совершенно ясно, что в этом контексте пролетариат берётся не как какой-то сугубо конкретный отряд трудящихся, а в своём сущностном, трансцендентном, так сказать, значении: как «господствующий над центром и нервом всей хозяйственной системы», по выражению В.И.Ленина.[3] А поскольку та или иная «хозяйственная система» в обществе всегда будет, то всегда будет и вот это производящее, оплодотворяющее ядро, этот «работающий класс», – даже когда привычные нам, традиционные классовые размежевания сотрутся окончательно.
Более того. В таком обществе, где сохранятся частнособственнические отношения, там даже при сколь угодно высоком уровне технической оснащённости, этот новый «пролетариат», какой бы конкретный облик он ни принял, неизбежно окажется и самым эксплуатируемым, ибо ведь именно он будет по-прежнему производить основную массу прибавочной стоимости. Хотя эксплуатация тоже может принять какой-то неожиданный и для нас, сегодняшних, непредставимый вид.
Во-вторых, мне хотелось бы решительнейшим образом высказаться и в защиту рабочего класса в самой что ни на есть традиционной, кондовой его ипостаси. Когда слышишь рассуждения, что у нас, мол, теперь за компьютерами народу в разы больше, чем на производственных рабочих местах, то хочется спросить: а вы не задумывались, что будет, если из той вон траншеи вылезут рабочие, ремонтирующие теплотрассу, побросают свои баранки, штурвалы и контроллеры шофёры, пилоты, машинисты поездов, уйдёт с работы обслуживающий персонал электростанций, Мосгаза, Мосводоканала, вытрут руки о фартуки работники хлебозаводов, мясокомбинатов и всего прочего? Ведь компьютер сам по себе не пашет, не сеет и не жнёт, не строит жильё, не шьёт пальто и ботинки, не развозит их по торговым точкам и не стоит за прилавком. Так что даже и без разрушенной крупной индустрии вокруг нас полным-полно рабочего класса, – ну, может быть, более скромного полёта, но всё равно и без него нормальное функционирование современного жизненного уклада не получится.
В-третьих.
В-третьих, что касается рабочего класса непосредственно индустриального, то ведь и он, как бы мало его ни осталось, продолжает держать в своих руках одну из главных, если не вообще главную нить, ведущую к освобождению страны. Эта нить называется: явочная ренационализация трудовыми коллективами преступно разграбленной общенародной собственности, или явочный переход под рабочий контроль предприятий, которым грозит искусственное обанкрочивание и последующее фактическое уничтожение. Сегодня мы этому материалу не можем уделить достаточно внимания, но в общем-то, в наработках обеих наших организаций – и Большевистской платформы, и Движения граждан СССР – мы не однажды к нему возвращались. Вот хотя бы совсем недавно, на митинге 7 октября 2009г., в связи с событиями на Херсонском машиностроительном заводе, «где рабочие, начав с обычных безуспешных попыток добиться погашения долгов по зарплате, в конечном счёте штурмом заняли здание заводоуправления, удерживали его около двух недель, потребовали национализации ХМЗ и всех вообще “стратегических заводов и предприятий” под контролем трудовых коллективов, государственного обеспечения заказа и сбыта производимой заводами продукции».[4]
Не выходит из головы клич херсонских рабочих: «Сегодня Херсон – завтра вся Украина!». И это, воистину, так должно быть и непременно будет, только рабочему движению в стране надо помочь выпутаться из-под влияния троцкистских, соглашательских и прочих деструктивных элементов, утвердиться на позициях советского патриотизма.
УВАЖАЕМЫЕ ТОВАРИЩИ, позвольте мне не перегружать изложение цитатами. Поверьте, что всё, сказанное до сих пор, и всё, что далее будет сказано, – всё это может быть в изобилии проиллюстрировано соответствующими ссылками. Причём такими, что вы и без меня их много раз слышали.
И ещё одно: есть множество вещей, касающихся нашей темы, о которых грамотно и убедительно говорят другие. Давайте я не буду повторять всего того, что хотя и чрезвычайно важно, но в целом общеизвестно, и сосредоточусь лишь на том, что не менее важно, но чего никто, кроме меня, в настоящее время наверняка не скажет.
Итак, первая из таких вещей.
С того момента, как была понята роль класса, что он есть материальная сила, благодаря которой передовая общественная мысль претворяется в реальность, – с этого же момента и сама эта передовая общественная мысль также оказалась «обратным ходом» понята как систематизированное и логически упорядоченное самосознание класса – гегемона данной эпохи.
Т.е., не нужно так думать, что В.И.Ленин поставил философию на службу интересам рабочего класса. Нет, а просто философия марксизма, в её ленинской интерпретации, в полной мере сделалась «головой» пролетарской революции. Она самоотождествилась с объективно-исторически присущим революции разумным началом, с «разумом масс», она его высветила и логически организовала. Ленинский этап в развитии философского мышления состоял в том, что философия осознала себя, во всей своей целокупности, как теория освободительной борьбы пролетариата и созидания победившим пролетариатом нового, неэксплуататорского мира.
Т.е., ещё раз: не то что философия теперь частично служит интересам рабочего класса, а частично чем-то другим занимается. А просто в ней ничего другого и нет, за рамками вот этого её определения как систематизированного самоосознания класса–революционера, класса, «заведующего данным экономическим порядком», если опереться на эту ленинскую формулировку.[5]
Да конечно же, никто не отрицает, что в ней сколь угодно разнообразные разделы могут и должны иметь место; но в её, вот именно, целокупности она есть то самое, о чём было сказано.
И это вовсе не какой-то недопустимо «зауженный», «обуженный» подход, но напротив, подход диалектически универсальный.
Ведь наши основоположники взяли на вооружение диалектику, теорию развития как «единого мирового процесса», процесса спиралевидного, который, – по Гегелю, – на каждом новом витке спирали вбирает в себя всю массу предыдущего содержания «и не только ничего не теряет от своего диалектического движения вперёд, не только ничего не оставляет позади себя, но несёт с собой всё приобретённое и обогащается и сгущается внутри себя».[6]
В диалектике всеобщее трактуется как конкретно-всеобщее, как наиболее высокий из достигнутых уровней, или совершившихся витков раскручивания естественноисторической спирали. Если человечество – вершина протекшей естественноисторической эволюции, то борьба класса, который объективно готовит переход, подъём эволюции на новый качественный уровень, это не какое-то частное дело этого класса, а это точка роста, вершина мировой спирали, её наиболее всеобъемлющее, наиболее универсальное на данный момент обнаружение.
Взгляд с позиций революционного класса – это взгляд с «верхней площадки» спирали, откуда всё остальное видно наилучшим образом. Т.е., в марксизме (когда я говорю – в марксизме, то я, понятно, В.И.Ленина от Маркса не отделяю), – в марксизме-ленинизме революционная классовость, революционная партийность познания, это не ограниченность его, не однобокость, а это его наивысшая объективность.
Среди прочего, этим объясняется феноменальная точность ленинского классового анализа, а это ведь непереоценимо важно для вождя революции – уменье безошибочно различать сторонников, союзников, попутчиков, явных и искусно маскирующихся врагов и т.д.
Чтобы никому не показалось натяжкой прозвучавшее тут у нас превознесение присутствующего в революции разумного начала, напомню, что Ленин считал революцию высшим, ярчайшим проявлением «народной борьбы за свободу», «исторического творчества народа».[7]
«…организаторское творчество народа проявляется в периоды революционных вихрей в миллионы раз сильнее, богаче, продуктивнее, чем в периоды так называемого спокойного… исторического прогресса».
«…не выступает ли в истории именно в такие моменты разум масс, а не разум отдельных личностей, не становится ли именно тогда массовый разум живой, действенной, а не кабинетной силой?»[8]
Из всего только что изложенного вытекают кардинальной значимости выводы для послереволюционного устройства пролетарского государства.
Во-первых, если у революции отросла, так сказать, голова, – которая сама себя уверенно таковою признала, – то какой резон после революции куда-то эту голову прятать? Со всей очевидностью, послереволюционное государство трудящихся должно быть и будет идеократическим, т.е. таким, где открыто провозглашена и конституционно узаконена определённая государственная идеология, – роль которой как раз и возьмёт на себя марксистско-ленинское учение. Соответственно, в структуре государства должно быть предусмотрено место и для организации, которая «материализует» собою новую государственную идеологию, – для Коммунистической партии.
Поэтому не по причине какого-то нашего сбоя с пути истинного, а в силу неодолимой и глубоко прогрессивной (специально подчеркну – прогрессивной) всемирноисторической тенденции в Конституции Советского государства появились в 1936 году – 126-ая, а в 1977-м – шестая статья. И не случайно именно отмена шестой статьи послужила спусковым механизмом к окончательному обвалу СССР. К слову, когда мы – Движение граждан СССР – взялись в 1996–97гг. за разработку проекта новой редакции Советской Конституции, то очень скоро выяснилось, что шестая статья не только должна быть возвращена в свои права, но понадобилась на эту тему целая новая глава – и по усмешке судьбы, тоже шестая.
Короче, идеократичность государства – это не какой-то зловредный «тоталитаризм», а это выражение благотворной исторической тенденции к тому, чтобы народ мог сплотиться, сконцентрироваться вокруг своей «национальной идеи», как в наши дни это называют; чтобы он мог выступить на арене мировой истории как разумно целеустремлённое, коллективно разумное существо.
Тенденция эта, – повторяю, – всецело благотворна; идеократическое государственное устройство не только неоспоримо возродится у нас, но рискну предположить, что к концу текущего столетия среди крупных, значительных государств на земном шаре неидеократических вообще не останется.
Возможно, мне возразят: а как же вот фашизм? Что же, и он, по-вашему, прогрессивен? И такие режимы снова на планете возникнут? Есть тут какая-то грань, или как?
Вы знаете, грань есть, и очень чёткая; и она, опять же, классовая. Ведь мы и по сию пору превозносили, и впредь будем прославлять идеократизм какого только класса – революционного, вот то-то и оно. Класса–революционера, класса–производителя, на труде которого хозяйственная система держится. А фашизм, это какого класса идеократия? Что, разве не читали в «Кратком философском словаре» про наиболее реакционную, открыто террористическую форму диктатуры финансового капитала? Вот вам и грань, вот и разгадка. Фашизм – это идеократия империалистической буржуазии, причём в крайней, реакционнейшей её форме. Потому и был он нами наголову разгромлен в Великой Отечественной войне, и наша Победа 1945г. носила своего рода сакральный, а не только военно-политический характер.
Сколько напринимали заявлений и обращений в связи с этими полоумными антикоммунистическими резолюциями Совета Европы и ОБСЕ, но, – по-моему, – ни в одном документе, кроме нашего (Большевистской платформы), не догадались использовать этот ключевой довод: о том, что фашизм и социализм несовместимы, несопоставимы классово, объективно-исторически, в каком-то смысле материально. Хорошо, в Совете Европы, там люди убогие, дебильные, про классовый подход ничего не знают, но мы-то не обязаны под их дебильный уровень подлаживаться и из-за этого весомейшие наши аргументы против них без употребления оставлять.
Кстати, в нашем Заявлении 2006г. Последыши нацистских военных преступников, опомнитесь, – чтобы не повторить их судьбу!,[9] там правильно отмечено, что фашизм – это своеобразная имитация социализма агонизирующим эксплуататорским обществом. Ну, как они планирование у нас заимствовали, или социальные гарантии трудящимся, так и это решили перенять, но – подавились. «Фашизм – это агония последней из эксплуататорских цивилизаций перед лицом наступающей антиэксплуататорской. Да, он мимикрирует “под социализм”, надеясь перетянуть часть трудящихся на свою сторону. И иногда преуспевает в этом – ведь преуспел одно время и Гитлер, но это не изменило звериной сути гитлеризма как орудия борьбы транснационального капитала против государства рабочих и крестьян – СССР…»
Суммируя; вот это культурно-историческое поле, которое будет развёртываться перед человечеством в XXI столетии, – поле становления самих государств как таковых как бы идейно и духовно «зрячими», солидарно разумными существами, – оно, это поле, целиком наше, мы здесь первопроходцы, мы здесь у себя дома. Надо не открещиваться по-дурацки от всего этого, с чужой подначки, не слушать глупости всякие насчёт «тоталитаризма», а стараться вернуться туда, потому что будущее, однозначно, – за такими общностями, которые научатся и сумеют сплачивать свои народы вокруг великой идеи и великой цели, причём цели гуманистической и классово-прогрессивной, а не реакционной и человеконенавистнической. Подобно тому, как Советский народ в сталинскую эпоху, следуя предначертаниям В.И.Ленина, сумел сорганизоваться вокруг цели построения социализма, и эта цель, в основном и главном, была достигнута, была осуществлена.
Что касается нашего поражения в Третьей мировой войне, то оно, безусловно, временное; а потом, из-за чего оно произошло-то? Разве из-за того, что мы были идеократической державой? Нет, а как раз потому, – прежде всего, – что мы в ходе информационно-психологической войны позволили агентуре геополитического противника разболтать именно идейные устои нашего общественного устройства, выбить народ из национально-самосознательного состояния, а это и значит – из состояния его советско-патриотической сплочённости и одухотворённости.
И это было в особенности недопустимо потому, что наш соперник в этой схватке – Соединённые Штаты – они сами-то являли и являют собой государственность стопроцентно идеократическую.
Да-да, не удивляйтесь. Америка – страна, наредкость толерантная к различиям в религиозных вероисповеданиях. Там столько разных религий, что их все и не перечислишь. Какому богу ты молишься, никого особо не волнует. Но за этим демонстративным плюрализмом во второстепенной, в общем-то, сфере стоит жёстко унитарная гражданская религия, где символами веры и предметами поклонения выступают Декларация независимости и Конституция США, американский флаг, монументы Вашингтона и Линкольна, Арлингтонское кладбище (сравните наш Мавзолей и Некрополь у Кремлёвской стены), вся сумма писаных и неписаных норм и ценностей, складывающихся в представление об «американском образе жизни».[10] И надо отдать должное американцам: свою «гражданскую религию» они блюдут так, что если бы мы в предперестроечные десятилетия (уже не говоря – в перестройку) хотя бы наполовину так же блюли наши, советские установления и святыни не то что от поругания, но от малейшего неуважения к ним, – не сидели бы сейчас в оккупации и в колониальном ярме у тех же Штатов и у той же «просвещённой» Европы.
А посмотрите на Китай, который чуть ли не один на планете практически не пострадал от мирового кризиса: это что, не идеократическое государство?
И вот ещё на какой вопрос ну просто нельзя в разбираемом контексте не ответить; тем паче, что он наверняка уже на языке у кого-то вертится: а как, – мол, – в этих ваших идеократиях дела обстоят и будут обстоять с демократией? Ведь все эти государства или открыто и вызывающе монопартийны, как СССР, или многопартийность в них хотя конституционно и заявлена, но характер-то её чисто декоративный.
Вы знаете, и за судьбу демократии тут тоже никоим образом опасаться не нужно; мы и на этом направлении окажемся, – не в шутку, а всерьёз, – «впереди планеты всей».
Ведь откуда сам принцип идеократии взялся у наших классиков, вспомните? Из постановки «массового разума», «разума масс», в его революционном проявлении, на такую высоту, что сама философия объективно принуждена была слиться, отождествить себя с этим революционным протуберанцем. С этим могущественнейшим выбросом солидарного человеческого интеллекта, когда «наступает период непосредственной политической деятельности “простонародья”», «когда именно просыпается мысль и разум миллионов забитых людей, просыпается не для чтения только книжек, а для дела, живого, человеческого дела, для исторического творчества».[11]
Вот не хотелось прибегать к цитатам, но придётся, а то ещё не поверите. Это статья В.И.Ленина «Против бойкота», лето 1907г.
«Марксизм отличается от всех других социалистических теорий замечательным соединением полной научной трезвости в анализе объективного положения вещей и объективного хода эволюции с самым решительным признанием значения революционной энергии, революционного творчества, революционной инициативы масс… Высокая оценка революционных периодов в развитии человечества вытекает из всей совокупности исторических взглядов Маркса: именно в такие периоды разрешаются те многочисленные противоречия, которые медленно накапливаются периодами так называемого мирного развития. Именно в такие периоды проявляется с наибольшей силой непосредственная роль разных классов в определении форм социальной жизни… именно в таких периодах видел Маркс не уклонения от “нормального” пути, не проявления “социальной болезни”, не печальные результаты крайностей и ошибок, а самые жизненные, самые важные, существенные, решающие моменты в истории человеческих обществ».[12]
Хорошо, пробудились у нас мысль и разум миллионов рядовых граждан, пробудились для дела, для живого исторического творчества. Но какая наша дальнейшая-то задача? А дальнейшая задача та же, как перед тем было сказано по поводу «отрастания головы» у революции: уж коль скоро она отросла, то незачем её и после революции куда-то прятать. Точно так же и здесь: сумели пробудить массовый разум, так и незачем ему снова засыпать, до следующей революции. Революционная инициатива масс, их творческая энергия, они не должны выплёскиваться спорадически, конвульсивно, наподобие извержения вулкана, а это должно быть штатное состояние государства.
И отсюда прямой выход на ленинскую идею поголовного участия граждан в управлении. Это не означает, – как иногда по-идиотски это подают, – что каждый обязан столько-то часов в неделю отсидеть в какой-то канцелярии. Это означает массовую творческую, новаторскую, непримиримую к недостаткам настроенность каждого на его рабочем месте, причём настроенность постоянную, а не от случая к случаю. Это означает способность и готовность граждан в массе мыслить категориями общего, общественного блага и государственного интереса. И соответственно себя вести. И естественно, государство должно каждому обеспечить реальную правовую возможность и гарантию вести себя инициативно и творчески, а не стадно, не запуганно-конформистски.
В свою очередь, это означает, что в стране наряду с традиционными субъектами политико-управленческого действия – властными структурами, общественными организациями, группами, сообществами – появляется ещё один, причём всецело полномочный политический субъект: отдельно взятая ЛИЧНОСТЬ, личность по-государственному мыслящего и по-государственному поступающего гражданина.
А это что такое, – когда личность, человеческая «единица» становится полноправным политическим фактором, становится таковым не как элемент электорального большинства, не как член какой-то партии, группы, не в скопе, но просто сама по себе? Это начало ещё одного грандиознейшего, общецивилизационного разворота в исторической эпопее человечества: перехода от представительной, парламентарной демократии к демократии непредставительной, к демократии непосредственного личностного участия любого инициативного гражданина в общественных, в государственных делах. Непредставительная, «поголовная» демократия не отменяет, конечно, выборных учреждений, но при ней любой, вот именно, инициативный гражданин может разумно и ответственно «вклиниться» в общее функционирование властно-управленческой машины, в любом её отсеке и в любом разрезе.
Это уже дальнейшее развитие концепции «поголовного участия в управлении» – сталинская программа всемерного развёртывания самокритики и массовой критики снизу.
«А что требуется для того, чтобы развязать силы и способности рабочего класса и вообще трудящихся и дать им возможность приобрести навыки к управлению страной? Для этого требуется, прежде всего, честное и большевистское проведение лозунга критики снизу недостатков и ошибок нашей работы. Если рабочие используют возможность открыто и прямо критиковать недостатки в работе, улучшать нашу работу и двигать её вперёд, то что это значит? Это значит, что рабочие становятся активными участниками в деле руководства страной, хозяйством, промышленностью».[13]
Сдвиг такого масштаба во всей политической истории, бесспорно, не может не занять времени, и весьма продолжительного. Даже если бы на долю Советского государства и не выпало двух мировых войн, из которых последняя, собственно, ещё и не закончена. Поэтому не надо никому никаких упрёков посылать, – ни Ленину, ни Сталину, – что, мол, без малого столетие прошло, а эти впечатляющие, вроде бы, идеи так до сих пор и не осуществлены. Неизбежность того, что представительную демократию рано или поздно сменит такое устройство, при котором человек сможет сам от себя, без всяких посредников, полноправно и напрямую участвовать в решении тех или иных государственных проблем, – неизбежность такого развития событий уже мало кто в наши дни возьмётся отрицать. Самое главное для нас во всей этой фабуле то, что мы и здесь прочно держим место не где-то на отшибе цивилизационного фарватера, но среди тех, кому принадлежит приоритет.
Так, право граждан на критику, хотя и в самой общей форме, но записано в Конституции СССР 1977г., как и «право участвовать в управлении государственными и общественными делами» (ст.ст. 48–49). Пусть эти нормы не получили никакой последующей конкретизации в правоприменительном законодательстве, но то, что они находятся в русле, в мейнстриме, так сказать, общеисторического движения к нужной цели, тут уже не поспоришь. И на будущее есть от чего оттолкнуться.
Кстати, мы в нашем конституционном проекте, – который в предыдущем изложении упоминался, – предприняли попытку прописать эту самую «поголовную демократию», или критику снизу, уже чисто юридически. И вы знаете, – не так страшно; во всяком случае, ничего неосуществимого нет.
В НЕСКОЛЬКИХ СЛОВАХ о проблеме моно- или многопартийности и какова её роль в развитии демократии.
Нетрудно видеть, что если мы реализуем ленинско-сталинскую идею институционирования массовой низовой обновленческой инициативы, то никому никакой многопартийности после этого уже не потребуется. Да зачем вам в какую-то специальную партию вступать ради осуществления ваших предложений, если вас и так слышат, если с вами занимаются, если перед инициативой вашей, в принципе, путь открыт на любые государственные верхи? Лишь бы она сама по себе была толковая, и лишь бы вы умели и старались отстоять свою позицию, свою правоту.
С утверждением «личностной» демократии все дебаты вокруг того, сколько в государстве должно быть партий, сами собой увянут. Выяснится, что многопартийность – это вполне устарелый, буржуазный по своей природе, «рыночный» способ обнаружения и сосуществования в обществе разномыслия и разнонаправленных устремлений. Он, этот способ, подходит для общества, где преобладает частный интерес, корыстный в своей основе. А где люди в большей мере руководствуются соображениями долга, призвания, служения благой цели и т.п., там решающее значение приобретает сила разумной аргументации, но не численный перевес, который попросту может быть куплен за деньги.
Кроме того, с точки зрения социальной технологии вы в условиях многопартийности сформировать систему «массовой критики снизу» как институт вообще и не сможете. Многопартийное государство не станет разбираться с вашими инициативами именно потому, что там партии как раз для этого и существуют. Т.е., в качестве переходного этапа к непредставительной демократии однопартийная схема – лучшая, если не единственно возможная.
УВАЖАЕМЫЕ ТОВАРИЩИ, конечно, за кадром нашего рассмотрения осталось преизрядно материала, причём такого, который заслуживал всяческого внимания.
Можно ленинские свершения анализировать одно за другим и доказывать, что в той, тогда сложившейся ситуации почти любое из них было наиболее эффективным, наиболее дальновидным, взвешенным, адекватным обстановке и пр. На всё это у наших оппонентов идейных будет один ответ: ну и что, раз это всё равно развалилось.
Вот потому мною и был избран такой ракурс: показать, какое место занимает созданная В.И.Лениным система государственности и власти не в прошлом, а в будущем всей нашей цивилизации. И вы знаете, под этим углом такая перспектива предстаёт взору, что меня лично она убеждает в жизненности и бессмертии ленинизма едва ли не больше (ну, уж никак не меньше), чем все наши былые достижения, вместе взятые.
И ещё мне хотелось бы сказать, в заключение, – мы в ведущейся против нас войне не победим, если не поднимем снова нашу, марксистско-ленинскую идеологию во весь рост и во всей её бескомпромиссности к ценностям противостоящего нам частнособственнического мира. Без всяких реверансов в сторону многоукладности, многопартийности, малого и среднего бизнеса, православия и тому подобного.
Нельзя обещать никому, что мы будем терпеть эксплуатацию и погоню за наживой, если только они по малости, а не в особо крупных размерах. Мы ни в каких размерах терпеть их не будем.
Нельзя обещать православию, что оно будет при восстановлении Советской власти государственной идеологией. Оно ею не будет. Ею будет марксизм-ленинизм. И наводить ясность во всех этих вопросах нужно сегодня, а не вилять и не оставлять на потом.
Не надо ни в чём подлаживаться к врагу. Медведеву спустили из Международного валютного фонда очередную психоинформационную обманку насчёт «модернизации», он её озвучил, и коммунисты тут же, извините, закудахтали: модернизация, модернизация, только социалистическая! Какая «модернизация» в оккупированной стране? Нам надо освободиться, выйти из фактически оккупированного состояния и затем поднимать из руин разрушенное оккупантами и их прихвостнями народное хозяйство. Нужна, по существу, новая индустриализация в промышленности и новая коллективизация на селе. А не «модернизация» медведевская по рецептам МВФ.
Мы не должны никому и ни в чём идти ни на какие идеологические уступки. Пока – идеологические. Но до тех пор, покуда мы не перестанем пятиться и пятиться в идеологии, у нас и на других фронтах дела не пойдут на лад.
Так что – за ленинскую (можно было бы добавить – и сталинскую) бескомпромиссность при определении и заявлении наших идеологических, классовых позиций. Это позиции советского патриотизма. Сумеем вернуть на эти позиции хотя бы пассионарную часть народа – и можем уверенно говорить: Победа будет за нами.
[1] И.Сталин. Вопросы ленинизма. Госполитиздат, 1953, стр.574.
[2] Платон. Государство. Соч. в трёх т., т. 3, ч. 1. «Мысль», М., 1971, стр.275.
[3] В.И.Ленин. ПСС, т. 40, стр.23.
[4] См. Без ясной советской перспективы нет достойного будущего у людей труда. Резолюция митинга советских граждан г. Москвы, посвященного Дню Конституции СССР. Москва, 7 октября 2009г.
[5] В.И.Ленин. ПСС, т. 1, стр.418.
[6] Г.В.Ф.Гегель. Наука логики, т. 3. «Мысль», М., 1972, стр.306–307.
[7] В.И.Ленин. ПСС, т. 12, стр.322, 316.
[8] Там же, стр.335, 327.
[9] См. в кн.: Т.Хабарова. Большевизм сегодня: уроки, проблемы, перспективы (К 100-летию II съезда РСДРП). М. – Арзамас-16, 2007.
[10] См. об этом, напр.: И.Е.Задорожнюк. Гражданская религия в США: крах либеральных чаяний и триумфы консерваторов. «Вопросы философии», 1984, №1.
[11] В.И.Ленин. ПСС, т. 12, стр.328–329.
[12] В.И.Ленин. ПСС, т. 16, стр.23–24.
[13] И.Сталин. Соч., т. 11. Госполитиздат, М., 1952, стр.37.
Короткая ссылка на этот материал: http://cccp-kpss.su/906
Этот материал на cccp-kpss.narod.ru