Снова об общественно-методологической функции диалектики, о проблематике развития с этой точки зрения и о «системном подходе»

Работа представляет собой заключительную, четвёртую часть цикла Материалистическая диалектика и позитивистская схоластика. Из статьи хорошо видно, что ленинизм сделался одной из главных мишеней информационно-психологической войны задолго до Горбачёва.

Кандидат философских наук
Т.Хабарова.

В редакцию журнала
«Вопросы философии»

В апреле с.г. я обратилась к академику-секретарю Отделения философии и права АН СССР А.Г.Егорову с теоретическим письмом, которое по своему содержанию и характеру является непосредственным продолжением моей (имеющейся в журнале) статьи «Материалистическая диалектика и позитивистская схоластика» – продолжением или, если угодно, приложением к ней, таким же, каким фактически было и письмо, отосланное мною в редакцию журнала свыше полугода назад (в декабре 1979г.). Поскольку все три работы (статья, декабрьское письмо в «Вопросы философии» и апрельское письмо в Отделение философии и права АН СССР) по существу образуют единое целое, выглядит разумным, чтобы материал, адресованный А.Г.Егорову, фигурировал также и у вас.[1]

 

Моей оценкой положения – причём, оценкой (как и развёртывание событий показывает) существенно неопровержимой – является и останется впредь, что у нас на сегодняшний день сознательно и грубо заминается единственно оправданный при марксистском взгляде на вещи подход к разработке диалектики, видящий в ней, прежде всего, фундаментальную социометодологическую концепцию марксизма, непосредственную научную платформу практической стратегии Коммунистической партии во всех определяющих сферах общественной жизнедеятельности.

Спора нет, – на словах эпизодически признаётся (хотя и явно «скрепя сердце»), что В.И.Ленин, например, рассматривал диалектику в первую очередь «как теоретическую основу практического революционного действия»[2]; но одновременно реальные попытки марксистски-настроенных исследователей придать именно такое направление всему диалектикологическому флангу нашей философской науки встречают, – со стороны тех же «Вопросов философии», да и Академии наук вообще, – столь монолитную и злобно-упорствующую (скажем так) «глухую оборону», что в подобной связи заявления о диалектико-философских «основах революционного действия» не могут квалифицироваться иначе, нежели недобросовестный, рассчитанный на «внешнее потребление» камуфляж.

Сошлюсь, – в качестве примера, – на судьбу моих собственных работ (в том числе и предложенных «Вопросам философии»); на фоне призывов, – уже воспроизводившихся мною ранее, – развивать диалектику как способ мировоздействия, а не исключительно лишь как «мировоззренческую», в узком смысле слова, теорию (Л.Ф.Ильичёв), – на фоне столь воодушевляющих призывов вышеупомянутые работы оказались намертво игнорированы и не нашли пути (хотя бы в конспективном, аннотационном изложенни) к советской философской общественности. А ведь развёрнутая в них позиция отнюдь не ограничивается призывами и выражением благих намерений; нет, проделано огромное (к тому же достаточно удачно «втиснутое» в сравнительно небольшой объём) положительное рассмотрение, обладающее несомненной конструктивно-рекомендательной силой, и практически показано, насколько убедительно и цепко марксистский диалектикологический анализ – в противовес обезьянничанью с анализом системным – позволяет распутать болезненнейшие «узлы» в современном нашем общественно-политическом и народнохозяйственном развитии, вплоть до весьма специфических затруднений, каковы, к примеру, проблемы ценообразования.

Совсем некрасивое впечатление оставляет по себе «заочная полемика», – и вполне оживлённая, – которая ведётся с «непубликуемыми» авторами-марксистами: время от времени – открывая хотя бы и ваш журнал – обнаруживаешь совершенно явный «официальный ответ» на те или иные свои соображения, высказанные в неопубликованной (но находящейся в распоряжении редакцин) рукописи; так, пассаж касательно «трёх источников марксизма» в цитированной выше передовице[3] адресован, конечно же, мне. Существует, – однако, – на сей предмет довольно-таки почтенная по своему возрасту норма научной и журналистской этики, в свете каковой нормы имя автора и контекст, в котором он изложил определённые доводы, безусловно должны быть оглашены, коль скоро уж с доводами этими решили полемизировать в редакционной статье.

* * *

С некоторых пор, – продолжу ту же мысль, – на страницах нашей философской печати (включая и «Вопросы философии», опять-таки) с непривычной до сего времени отчётливостью зазвучала характерная и важная нота: нынешние «системные» теории, во всех своих разновидностях, рассматривают объективную действительность в статике, тогда как диалектическая трактовка есть трактовка, по преимуществу, динамическая.[4]

С непривычной, – повторим, – чёткостью звучит верный, в общем и целом, мотив; так случается, когда долго с чем-то не соглашались, раздумывали и наконец постановили, что дальнейшее сопротивление себя не оправдывает. Сильно подозреваю, – нужно честно в том признаться, – что вышеобрисованная, с явственным оттенком уныния констатация малоутешительной для поборников «системного подхода» вещи – его мертвенного антидиалектизма – совершилась не без моего содействия; да и впрямь, сколько же можно писать… Обширнейшее сопоставление «системного подхода» с диалектикой, как статически-репродуктивной методологии – с методологией продуктивного, «структурогенного» изменения, было мной проведено, среди прочего, ещё в монографии «Социализм и проблема качественной общественно-исторической новизны» (с которой в 1975г. знакомились в МГК КПСС и Институте философии АН СССР, рефлексия по каковому поводу обнаружилась затем, опять же, в редакционных выступлениях «Вопросов философии»). С 1977г. в ЦК КПСС пребывает другая моя монография – «Методологический анализ “программно-целевых” рекомендаций в планировании», где названная фабула (системный подход есть рассмотрение в статике, диалектика же – это теория динамических процессов) прослежена во всех подробностях. О «Материалистической диалектике и позитивистской схоластике» (1978г.) говорить лишний раз не будем; замечу только, что ведь и она имеется в ЦК…

Столь «жёсткого» и опасно-конструктивного оппонента – какому академику это непонятно! – лучше, разумеется, постараться любыми средствами удержать за кулисами событий (и в особенности не допустить, дабы он официально числился где-либо на работе); ведь выход его «на поверхность» качественно преобразил бы, на этой самой идейно-теоретической «поверхности», всю зримую расстановку сил. Сделалось бы видно, откуда взялся тот или иной блок аргументов, заставивший отступить с прежних рубежей, до чего додумались сами, а что вычитали в рукописи, тщательно «угробленной» в архивах ЦК (сгоряча-то возомнили, наверное, будто это навсегда, – коль скоро лет пять-шесть запросто удавалось). Несравненно удобнейший способ вести «творческую дискуссию» – это, бесспорно, если реально-сущего противника подменяет некая «фигура умолчания»: труды его мы внимательно изучаем, извлекаем для себя надлежащие выводы, обсуждаем извлечённые выводы и уроки во всеуслышание, а вот его самого вроде как бы и на свете-то нет. Сам этот человек, – правда, – оказывается при таком ходе вещей объектом наредкость гнусной граждански-политической дискриминации, а затягивающаяся неустранённость идеолого-философских перекосов наносит ежечасный урон интересам государства; но кому же среди теперешних академиков и партийно-идеологических работников взбредёт о таких пустяках беспокоиться, – не та совсем публика, помилуйте… В последнее время у нас, когда творится какая-либо – вот именно – граждански-политическая подлость, стало своеобычной модой не просто подличать втихую, но при сём ещё непременно и громогласно заклинать присутствующих моральными принципами и «нравственными позициями»; вот поэтому-то мне и представляется целесообразным столь откровенно побеседовать на сей раз о той «нравственной» (с позволения сказать, а заодно партийной и прочей) позиции, которой характеризуется нынешнее двурушничество вокруг никем не оспариваемой (на словах) проблемы «с диалектикой надо что-то предпринимать».

* * *

Сейчас обратимся несколько ближе к «новым мотивам», замелькавшим при подыскании системному подходу якобы могущего ему принадлежать «места в марксистской методологии».

Системный подход –
повторяем ещё раз – не более
нежели современная модификация
правореформистской,
правооппортунистической
«теории равновесия»

Соответственно, ничего примечательного в вышеуказанных «новых» мотивах, конечно, не содержится; просто приверженцы «системной» философии рано или поздно, но должны были признать её полнейшую, неразличимую концептуальную тождественность давнишнему богдановско-бухаринскому механицизму, – хотя, естественно, признать и не напрямик, а со всевозможными экивоками, стараниями сохранить хорошую мину при плохой игре и с несомненным «скрежетом зубовным», легко угадываемым под напускной «объективностью».

По существу же, – если говорить об обнаруживающейся здесь мало-помалу сути дела, – то противостояние между статически-механицистской и диалектической (динамической) интерпретацией общего процессирования естественноисторической действительности уже несколько десятилетий назад описывалось следующим, более чем удовлетворительным образом:

«Проблема возникновения нового, важнейшая проблема диалектики, неразрешима с механистической, чисто количественной точки зрения теории равновесия. …законы для неё – законы равновесия, а не законы становления, – возникновения, функционирования и уничтожения».

«“Системы” и явления рассматриваются ею с точки зрения сохранения данных соотношений, а не под углом зрения их постоянного преобразования».

«Если вы подходите к делу с точки зрения подыскивания условий равновесия данной системы, вы неизбежно должны подменить закон борьбы, изменения, перехода в другую форму – схемой рядом друг с другом существующих сил и элементов».

«Отсюда “растут” и многие недостатки политической методологии тов. Бухарина. Характерным для многих его выступлений и теорий оказывается превращение отличительных особенностей определённых, ограниченных во времени условий, задач и методов работы в постоянную, общую закономерность целой исторической эпохи».

«Результат борьбы классов вовсе не есть их равнодействующая в результате простого сложения, параллелограмма сил, как в механике. Можно сказать, что механистическое истолкование антагонизма классов переходит непосредственно в оппортунизм».[5]

Можно ли считать
системный подход
«взаимодополнением»
к диалектике?

Следует подобные выдумки со всей категоричностью отвести.[6]

Мы сначала «оконтурим» ответ в основных, определяющих чертах (а потом уж разберём его по пунктам):

никаких «взаимодополнений» между марксистско-ленинской диалектикой и теорией равновесия (хотя бы и перекрашенной в «системный подход») не может быть по той же элементарной, самоочевидной причине, по которой невозможна какая-либо «дополнительность»

  • между марксизмом и правым оппортунизмом;

  • между материализмом и идеализмом;

  • между пролетарской эгалитарной политической философией и элитаризмом буржуазно-реформистского и праворенегатского мышления.

Соотношение
общего динамического принципа
(принципа развития)
с общим статическим принципом
(принципом гомеостаза),
как оно есть в действительности

Мне приходилось уже десятки раз, наверное, указывать (и очень жаль, что соображения эти никак не пробьются к научной аудитории), – десятки раз приходилось указывать, что динамическое (диалектическое) мировосприятие и мировосприятие статично-механицистское – это взгляд на объективную реальность не «с разных сторон», а с разных ступеней общественно-исторического прогресса человечества.

Антагонистические уклады всегда по необходимости и статичны, поскольку господствующие в них эксплуататорские классы, – от которых зависит характер общемировоззренческих ориентиров эпохи, – менее всего заинтересованы в социально-экономическом динамизме «своего» способа производства, в том, чтобы способ производства менялся на сущностном уровне, т.е. на уровне базисных отношений, форм собственности.

Сообразно этому, все досоциалистические общественно-экономические формации (а среди них безусловной вершиной является формация буржуазная) хотя и видели, что природа, мир пребывает в непрерывном движении и по существу своему есть процесс, но стремились истолковать этот универсально-мировой процесс, это «движение вообще» как нахождение и последующее удержание статического равновесия, стараясь – чем дальше, тем упорней – исключить из философско-мировоззренческой панорамы всякую мысль o возможности и неизбежности периодических революционных переворотов в самом фундаменте, в структурных подосновах и природной, и человеческой истории.

Откристаллизовавшаяся (и фактически царящая) во всей докоммунистической, допролетарской интеллектуально-познавательной культуре человечества модель «движения как такового», «движения вообще» – это, таким образом, равновесие в статике; оно в своё время с истинно-великолепным лаконизмом и точностью было передано ньютоновской конструкцией «тела, которое сохраняет состояние покоя или равномерного прямолинейного движения, покуда внешние силы не выведут его из этoгo состояния». Впоследствии общая картина статически-уравновешенного фрагмента материальной действительности обрела конкретность и значительно усовершенствовалась – от равномерно и прямолинейно движущегося тела до «системы», которая гибко поддерживает внутри себя некий качественно-ненарушаемый стереотип функционирования, покамест, опять-таки, этот структурно-функциональный стереотип не будет принудительно изменён (или вовсе уничтожен) давлением необоримых внешних сил.

В отличие от эксплуататорских, антагонистических способов производства коммунистический строй (в широком значении этого термина, включая и социалистическую фазу) нацелен как раз на то, чего предыдущие устройства больше всего «боялись»: не на замораживание данной структуры производственных (сущностных) отношений общественного организма, а на их творчески-революционное изменение, преобразование, на овладение законами общественно-экономической динамики, на преодоление исторически сложившегося отчуждения этих, вот именно, сущностно-родовых потенций человека и на утверждение, отныне и впредь, разумного «контроля» людей над ними.

Соответственно, и общим методолого-мировоззренческим образом «движения как такового» в философии научного коммунизма выступает уже не механическое перемещение и не гомеостаз, а развитие – динамический процесс, «господствующее во всей природе, – по Энгельсу, – движение путём противоположностей, которые и обусловливают жизнь природы своей постоянной борьбой и своим конечным переходом друг в друга», «в более высокие формы».[7]

Структурной «формулой» развития, – естественно, – не могут уже служить схемы гомеостаза или равномерно-прямолинейного движения; такой формулой является сущностное противоречие. С подъёмом философско-мировоззренческого анализа от картины «движения вообще» как механического перемещения к безгранично более богатой, жизненной и всеохватывающей картине «движения вообще» как развития идея статического равновесия обречена была утратить самодовлеющую роль: гомеостаз надлежало теперь видеть и трактовать лишь в качестве момента, хотя и весьма важного, но всё же целиком интегрированного в некий высший процесс-детерминант.

Между принципом гомеостаза (на котором зиждется «системный подход») и идеей развития как конституирующим принципом диалектики, – нетрудно отсюда лишний раз убедиться, – имеет место никакая не «дополнительность», но отношение диалектического «снятия» одного другим; перед нами здесь – включённость частной формы объективного процессирования в форму более высокоорганизованную, а ещё точнее – универсальную (статического равновесия в динамико-диалектическую «развитийную» спираль).

Соотношение
общего динамического принципа
(принципа развития)
с общим статическим принципом
(принципом гомеостаза),
как оно есть в действительности

/продолжение/

Ступени познания, – каковую общераспространённую нынче и вполне здравую точку зрения «Вопросы философии», бог весть почему, решили вдруг ревизовать, – ступени познания неуклонно приближают нас к наиболее глубокой, всеобъемлющей «сути вещей», к объективной истине окружающего нас мира. Уже освоенные, исследованные формы объективно-реального движения и существования материи оборачиваются «частными случаями» неких более могущественных форм, а их теоретические отображения – «частными случаями» позднейших теорий. Старые теоретико-аргументационные конструкции в своих рациональных чертах оказываются «сняты», особым образом «вмонтированы» в состав более поздних и общих построений, и им, конечно, уже нельзя приписывать некий автономный характер: они теперь если и существуют, то единственно лишь как моменты высшей, заново возникшей теоретической целостности, причём никакого «равноправия» между этой новой целостностью самой по себе и «снятыми» в ней моментами, вне всяких сомнений, быть не может.

Если бы сегодня принесли в «Вопросы философии» статью, где доказывалось бы, – например, – что субстанциальные и кинетические теории теплоты, это не две исторически-необратимые ступени в выяснении природы тепла, а всего лишь взгляды на него «с разных сторон», всецело между собой равноправные, и что не следует «абсолютизировать» общепрактикуемую на сей день инженерную термодинамику, но наряду с ней необходимо использовать, при изготовлении парового котла или турбины, также и теорию флогистона, – надо полагать, в редакции всё-таки несколько подумали бы, прежде нежели опубликовать подобную версию преемственности научной мысли. А вот совершенно та же, – называя вещи своими именами, – дикость применительно к познанию методолого-философскому фигурирует на страницах журнала во всей своей красе!

«…в понятиях движения и развития, – рассуждает В.П.Кузьмин, – покой есть момент движения… А в понятиях статического и ставшего отражения действительности, наоборот, движение и изменение представляются “моментами” или переходными формами стабильных, устойчивых структур…»[8]

Простите, ведь существует же не только релятивная, но и объективная истина? Не всё же ведь равно, – наконец, – вращается «на самом деле» Солнце вокруг Земли или Земля вокруг Солнца? А иначе можно дотолковаться до прелюбопытнейших «умозаключений»!

С диалектикоматериалистических позиций, – к примеру, – движение есть абсолютно-всеохватывающая, всепроникающая форма материального бытия; однако, согласно демонстрируемой В.П.Кузьминым так называемой «марксистской методологии», резонен (и при этом целиком «равноправен» с диалектическим материализмом!) и другой подход, в свете которого движение – уже не универсальная форма бытия материи, а лишь вспыхивающий и угасающий «момент» в царстве «стабильных, устойчивых структур». Не чересчур ли вас занесло, господа «марксисты»? Материализм – не «дополнение» к идеализму и позитивизму, а их классово-историческое и концептуальное преодоление; хотя, безусловно, диалектикоматериалистическая философия отнюдь не является грубым и топорным отрицанием предшествовавших философско-мировоззренческих достижений, но напротив, – она пытливо, старательно стремится отовсюду извлечь все и всяческие «рациональные зёрна», творчески ассимилирует их, приводит в систему, неустанно взращивая и оттачивая на этой богатейшей исторической почве собственную свою мыслительную мощь. Но, – тем и менее, – даже взгляды таких гигантов, как Гегель, Рикардо или Сен-Симон (которые, по существу, прямо числятся в «источниках марксизма»), недопустимо было бы механически «уравнивать в правах» с соответствующими логико-философскими, экономико-философскими, политико-философскими разделами марксистско-ленинского учения. Что же говорить, когда нам предлагают «уравнять» диалектический материализм с пошлейшей, исторически-замшелой позитивистской метафизикой, которая ещё Энгельсу и В.И.Ленину, в их философских трудах, служила безжалостно «обстреливаемой» мишенью?[9]

«Абсолютизация любого “принципа видения”, стремление превратить его в единственно возможный, – читаем далее у В.П.Кузьмина, – теоретически несостоятельны, ибо методология есть совокупность различных методов и подходов изучения объективного мира, взаимодополняющих друг друга в процессе научного познания».[10]

Методология, – во-первых, – вовсе не конгломерат различных «методов и подходов», но представляет собою всегда внутренне-систематичную мироприсвоенческую целостность, которая растёт, вот именно, из одного определённого принципа миропостижения; «рабочие» её подразделения суть конкретизации этого общего принципа, они внутренне состыкованы, сочленены между собою посредством этой связующей ткани, и пытаться произвольно их «дополнить» элементами некоей иной целостности – всё равно что велосипед «дополнять» частями, снятыми со швейной машинки.

А во-вторых, вообще, – хорош гусь, нечего зря сказать; выходит, если мы целиком полагаемся, как на концептуальном уровне, так и в практической политике, на марксистские мировоззренческие и социометодологические установки (и тем самым, конечно же, в определённом смысле «абсолютизируем» их), – выходит, мы поступаем «теоретически неосновательно»? И дабы удовлетворить свежеизобретённым «критериям» научной респектабельности, надо по всем линиям «дополнять» марксизм рассмотрением немарксистским и антимарксистским?

Скажем, в одной «системе понятий» революции – эти мощные структуропорождающие перестройки в недрах базисных отношений, происходящие под напором имманентно развивающихся производительных сил, – суть «двигатели истории» и высший метод общественно-исторического творчества трудящихся масс; но, – получается, – мы должны допустить как всецело кредитоспособную («дополнительную»!) и другую «систему понятий», где революция, качественный базисный перелом – отнюдь уже не торжество субъектно-созидательного разума народа-суверена, но скорее взрыв хаоса и неразумия, непредвиденное препятствие перед скрипучей колесницей боязливой и корыстной мещански-реформистской «планомерности», которая тупо шарахается при малейшем намёке на необходимость преобразовать сложившийся базис – иными словами, политически и практически «проверить», насколько обоснованны и продуктивны именно социоструктурные, субъектно-правовые предпочтения и ущемления, доставляемые разным общественным группам существующими в государстве на сей момент отношениями собственности на средства производства.[11]

Следует ли удивляться, на фоне полнейшей «легализации» подобного идейно-теоретического диверсантства, – а это попросту правое диверсантство, откровенное и наглое, по отношению к марксизму-ленинизму, о чём давно пора говорить со всей интеллектуальной и политической прямотой, – следует ли удивляться, что столь вольготно у нас десятилетиями чувствуют себя всевозможные (лучше В.И.Ленина не сформулируешь, опять-таки!) «диалектические», «прогностические» и прочие клопы, присосавшиеся к марксистско-ленинской науке, по чьим понятиям Великая Октябрьская социалистическая революция вообще была «не нужна», «научно» в марксистской философии лишь то, к чему собственно-революционная теория марксизма, собственно-революционное его ядро «не имеет никакого касательства», а сам марксизм в его первоисходной революционной ипостаси, как учение об освобождении мирового пролетариата, есть не более нежели «новая эсхатология».

* * *

Снова приходится, – по всей видимости, – сделать здесь очередное и неизбежное «политическое отступление»; каковое, я думаю, в преддверии приближающегося партийного съезда не окажется столь уж неуместным, ибо касается вещей, о которых на съезде партии в самый бы раз и потолковать:

воззрения, что сегодня у нас официально проповедуются под названием «марксизма-ленинизма», «марксистско-ленинской философии», на добрых девяносто с лишним процентов никаким марксизмом и никакой марксистско-ленинской философией не являются, но представляют собою топорно «реанимированную» бухаринщину, – иначе говоря, идеологию правооппортунистического, частностяжательского перерожденчества, от века служившую антиподом научному коммунизму, а не «творческим продолжением» марксистской, научно-коммунистической концепции общественного прогресса.

Социальная практика, – которая, как известно, есть непререкаемый критерий истинности для всякого философского построения, – исчерпывающе «высказалась» (и не дальше как об этот год) по поводу совершеннейшей и злостной деструктивности всего этого бухаринского философствования с точки зрения становления коммунистической общественно-экономической формации в СССР; нынче истёк срок действия Программы КПСС, в своё время ознаменовавшей собою решительную праворенегатскую «смену вех» в нашем идеолого-философском мышлении, – и вот вам, пожалуйста: ничего похожего на широковещательно обещанный «коммунизм в основном» или на «материально-техническую базу коммунизма» в стране, как и следовало ожидать, не возникло. А то, что возникло, – беспрецедентная (и в истории не одних лишь, наверное, социалистических государств) «элита» разнокалиберного кулацкого ворья на шее народа, задыхающаяся, задёрганная вредительским «реформаторством» экономика, едва успевающая растасовать в пользу этого ворья производимые народом блага, и парализованная, проституированная ворьём, переставшая выполнять какие-либо разумные функции демократическая система, – то, что возникло, и к социализму-то «в основном», не только к коммунизму, имеет весьма проблематичное отношение.

Материально же «технической» базы не образовалось потому, что телега не ездит вперёд коня и никаких «технических баз» прежде прогрессивных изменений в общественно-экономическом базисе нигде никогда не бывало и быть не может; сущностную первоматерию народного хозяйства составляют люди в особой структуре, «субстанции» производственных отношений, каковая общественно-человеческая структура и есть главный стимулятор, «главный двигатель» наращивания общественно-технологических производительных сил, и если в структуре этой двадцать лет не происходит разумно-направленного и перспективного переустройства, то не только бессмысленно ждать возникновения какой-либо новой «базы», а и ту, которая уже имеется, немудрено развалить.

С немалым прискорбием, но надлежит констатировать разрушительную, активно подстрекательскую роль, которую сыграла (и продолжает играть) в организации вредоносного бухаринского разброда наша профессиональная, «штатная», что ли, философия; вернее, кучка недостойных людей, сумевшая на какой-то – всякого сожаления заслуживающий – период навязать свои саботажнические «взгляды» как якобы марксистские и добиться, чтобы этот провокационный псевдомарксизм излагался от имени советских общественных наук в целом, более того – от имени высшего партийного руководства страны, поистине уже перед всем миром извращая и опошляя, таким образом, подлинный облик величайшего идеолого-философского учения современности, грубо фальсифицируя его интеллектуальный уровень и общественно-политический смысл.

Свой вклад – причём, достаточно заметный и весомый – в вышеочерченную многолетнюю «кампанию» развязного идеолого-политического саботажа вносят и «Вопросы философии»; за примерами далеко путешествовать не надо, – возьмём ту же историю с принципом систематизации материалистической диалектики, о необходимости каковой систематизации вы сами не столь давно (и уже в который раз) фарисейски затеяли разговор. Около двадцати лет, – не опасаясь впасть в преувеличение, – сгруппировавшийся вокруг «Вопросов философии» «авторский коллектив» (причинивший, – прямо скажем, – буквально необозримый урон развитию марксистско-ленинской философской культуры в Советском Союзе), сознательно, извращённо вводит в заблуждение общественность, уверяя, будто диалектика у нас разрабатывается «в полнейшем согласии с ленинскими предначертаниями», и одновременно употребляя все мыслимые и немыслимые усилия, дабы под наименованием «ленинизма» в логических и методологических исследованиях проталкивалась «теория равновесия» – т.е. нечто во всех отношениях ленинизму противоположное.

Столько лет мы слушаем бесплодные и бездельные, превратившиеся в некий ритуал, наподобие петушиного крика, призывы работать над диалектикой «по Ленину»; но вот приходит человек и говорит: товарищи, давайте действительно по Ленину, как Ленин учил, что диалектика – это прежде всего объективная логика становления коммунизма и, соответственно, объективно-обоснованный метод исторического творчества международного пролетариата, – того общественного класса, чьей миссией и является построить коммунизм; неужели же вы не в состоянии разглядеть, что покуда диалектика в этом плане нами не раскрыта и не систематизирована, на нынешнем этапе нашего развития, у партии нашей попросту нет именно этого самого метода, в современном его варианте, – социально-политического и социально-экономического метода построения коммунистического общества? Приходит человек и говорит абсолютно бесспорные, вроде бы, причём животрепещущие по своей актуальности вещи: давайте покончим с петушиными руладами, после которых дело не продвигается ни на шаг вперёд, и займёмся диалектикой, вот именно, как учил Ленин, – как методом свершения пролетарской революции, развёртывания социалистического и коммунистического строительства; и не просто «говорит», декларирует, но приносит готовые разработки, конкретный и серьёзный научный материал, от которого (уж во всяком случае!) вполне можно продуктивно «оттолкнуться» при дальнейшем обсуждении проблемы. И что же, – весь «марксистско-ленинский» флёр сразу будто ветром сдуло! Стоит посмотреть, как злобно, тупо, ненавистнически упёрлись, сколь выразительная разыгрывается пантомима на сюжет «теперь не те времена»: «времена» –де теперь, – к вашему сведению, – такие, что мы, когда распинаемся о «ленинизме», словечком «ленинизм» законспирировали всего лишь Бухарина, переряженного «под Владимира Ильича»; а все эти ваши революции, пролетарии и прочее, это «ненаучный элемент» у Маркса, пропагандистские миражи; революция в России приключилась «стихийно», никакой логики в себе не содержала, искать внутреннюю логичность в ней (и во всём остальном, – следовательно, – что из неё проистекло) значит идти вразрез с «истинами науки»… (Считаю полезным заметить, кстати, – а возможно, и напомнить, – что вышеприведённый пассаж вовсе мною не нафантазирован, так сказать, в порыве запальчивости, но практически целиком почерпнут из «поучений» антисоциалистического враля Мамардашвили, с каковыми «поучениями» тот однажды адресовался ко мне, в его бытность заместителем главного редактора журнала.)

Спрашивается, в общем-то и целом, – что же это такое, если не заведомое и злонамеренное саботирование первоочередного, безотлагательно насущного для партии и страны подхода к постановке и решению задачи, важнее которой не было никогда и не будет в социально-философском учении марксизма? Можно подумать, что Академия наук СССР, Институт философии и его печатный орган завалены материалами, ставящими вопрос о диалектическом методе именно как о работоспособном и практически работающем методе преобразования, творческой перестройки общественно-экономической и общественно-политической действительности, что в Академии «невпроворот» научных трудов, в которых диалектико-методологический анализ был бы от общих рассмотрений на субъект-объектном уровне доведён до вразумительных рекомендаций по конкретнейшим, актуальнейшим конституционно-регулятивным и народнохозяйственным проблемам. Но даже если и так, то ещё больший – казалось бы! – резон не удерживать под спудом всё предполагаемое изобилие, а предать его гласности, широко и основательно обсудить, отобрать лучшие решения, чтобы страна могла на деле воспользоваться плодами неустанных (к тому же и весьма щедро оплачиваемых) занятий своих философов-профессионалов. А если это не так, – о чём не видно причин думать иначе, – тогда, собственно, откуда подобные вредительские «полномочия», годами утаивать от общественного мнения, что столь болезненно, напряжённо нужная народу постановка острейшей социально-теоретической и социально-практической проблемы худо ли, хорошо ли, но наконец-то сформировалась?

Ведь журнал – не лабаз потомственный и не частное книгоиздательство, он принадлежит государству; всякому в государстве, кто владеет искусством и наукой философского рассуждения и способен посредством такого рассуждения получать выводы, заслуживающие общественного внимания, конституционно гарантирована – хочу напомнить, опять-таки, – и бесспорно должна быть реально осуществима возможность оповестить соответствующий круг читателей о полученных результатах. Право учёного на обнародование творческих результатов – одно из существеннейших условий нормальной жизнедеятельности всего научного сообщества (а не просто данного научного работника), и это именно право, но не предмет чьей-то милости, приватного благоволения и т.д. И если учёный отстаивает государственную значимость занятой им позиции (а постольку и свои, отсюда вытекающие, творческие права) с таким упорством, добросовестностью, убеждённостью и убедительностью, как это делаю я, – потрудитесь, чтобы ваши аргументы против обнародования названной позиции также отвечали определённым правовым и идейно-этическим нормам.

Но каким же, в самом деле, нравственно-правовым и прочим требованиям могут у нас удовлетворить доводы против столь естественного и всячески приветствуемого положения вещей, что среди учёных-философов кто-то считает необходимым показать и практически вылепливать диалектику прежде всего как социометодологический «рабочий инструмент» классово-общественных сил, созидающих коммунизм! Вот уж доподлинно, – «какими же словами молиться тут»; тут только и остаётся, – отрядить какого-нибудь очередного прохвоста, наподобие уже дебютировавшего, дабы он вновь попробовал «припугнуть» разуваевскими своими «временами» и лишний раз подтвердил давно всем оскомину набивший секрет полишинеля: мы не даём (и умышленно не даём) хода марксистским постановкам общественно значимых теоретико-философских вопросов всецело и единственно потому, что не являемся марксистами; мы не марксисты, мы размалёванные «под марксистов» бухаринцы, и мы верим, что «времена» изменились в нашу пользу надолго, на веки вечные, что «марксистская революция в России преодолена», причём бесповоротно, как трубят в открытую по заграницам бывшие «советские учёные» и «светила» из Института философии, вроде нас самих. Мы прекрасно видим и понимаем, – вдобавок, – всю поистине гибельную опасность для праворевизионистского «ренессанса», какую несут в себе ваши работы; нам не по силам с ними полемизировать, мы вашей аргументации не можем ни оспорить, ни опровергнуть, ни ошельмовать, ни хотя бы поколебать; честно сказать людям, что она существует и какая она, – даже и этого не можем, ибо даже это для нас непозволительный риск; вот отчего – вместо какого-то там «развития» марксизма – мы просто-напросто завалились ему лежачим камнем поперёк дороги и тормозим, сколько удастся, закономерное течение событий, и других причин всему этому нет.

Мы, правда, – добавлю уже от себя, – как-то не вполне учитываем, что свойство времён «меняться» необоримо и что они в положенный срок, хочешь не хочешь, изменятся опять, – а также, что излишне азартные конфликты с закономерными, благотворными для народа событийными тенденциями не всегда потом сходят с рук беспоследственно; но ограничимся пока сказанным и не будем забегать вперёд.

* * *

Следует по необходимости коснуться на сей раз, – в контексте вышеизложенного и с той же откровенностью, – ещё одного момента: отношения журнала к читательской критике публикуемых в нём материалов.

Сомневаюсь, – к примеру, – и весьма решительно сомневаюсь, чтобы только мною «диалектика», принадлежащая перу А.М.Миклина, расценивалась как развязная, наглая антимарксистская белиберда; наверняка и ещё кого-то, кому искренне небезразличны судьбы коммунистически-научной мысли в нашей стране не оставила сия «диалектика» равнодушным. Но, впрочем, – не столь уж важно, много нас или мало, ведь сила научной критики не в многочисленности критикующих, а в проработанности доказательств, мне же по этой части никогда никакого «кворума» не требовалось.

Миклинским экскурсам в «диалектику» в моей работе 1978-го года уделено достаточно места и внимания (страниц девять – десять, наверное, в пересчёте на стандартный двойной интервал, – причём всё это «помноженное», как говорится, на присущую мне скрупулёзную добросовестность критического аргументирования); «диалектические» домогательства А.М.Миклина в их совокупности охарактеризованы там – на основании, повторяю, более чем подробного для журнальной статьи разбора – как «полный комплект ухищрений, рассчитанных на гальванизацию “теории равновесия”» (стр.17 рукописи «Материалистическая диалектика и позитивистская схоластика»).

Спрашивается, – реагировать на столь серьёзные читательские претензии, если вашего автора форменным образом берут с поличным на предосудительнейшей псевдо-«теоретической» возне вокруг политически весьма и весьма чувствительных материй, – реагировать на подобные претензии надо, или как? Между прочим, здесь уместно будет отклонить какие-либо сетования, с вашей стороны, по поводу «ужасного тона» настоящего моего письма; тон по отношению к вам, воистину, вы целиком определили сами, ибо собственное ваше отношение к «непривилегированным» критическим откликам полностью лежит на некоем антиобщественном, в буквальном смысле этого слова, вненаучном и «внекультурном» уровне, когда о людях говорят: «по-хорошему не понимают».

Может ли, действительно, «нормальная» редакция идейно-теоретического издания в марксистском государстве «по-хорошему» пропустить мимо ушей обвинения её автору (да и не одному!) в самоочевидных попытках организовать некий «реванш» известнейшей и вреднейшей методологической доктрины правого оппортунизма над диалектикой как методологическим ядром подлинно коммунистического, марксистско-ленинского мировосприятия? Со всей ясностью, – нет; так в чём же дело, почему не только игнорируете неопровержимые предостережения, но ещё и устраиваете на сей предмет неумные демонстрации, – демонстрации как раз того выламывающегося «презрения» к оппоненту, на которое, как метко обронил некогда великий писатель, «способны лишь люди, сами презренные»?

Собрание праворевизионистских,
механицистских наскоков
на учение марксизма-ленинизма
о диалектике – вот что такое
«диалектика», проповедуемая
«Вопросами философии»

Ситуация то и дело вынуждает меня повторяться, но, – видимо, – есть какая-то закономерная, объективная потребность в такого рода повторениях, которой не следует излишне противиться.

Миропонимание всякого класса, любой исторически-деятельной силы открывается более или менее обширным сводом фундаментальных представлений о том, что являет собою вселенная, природа, бытие «вообще» и какое место принадлежит в универсуме человеку.

С точки зрения буржуазии, – как класса эксплуататорского, который бдительно охраняет свои привилегии и больше всего опасается, чтобы не произошло каких-либо радикальных сущностных изменений в исторически-сложившемся и выгодном ему «порядке вещей», – с точки зрения буржуазии всё, что совершается в мире, есть в конце концов лишь всеобщее, повсеместное отыскание и самовозобновление равновесия в статике. Свойственный буржуазной, капиталистической эре философско-мировоззренческий образ «движения вообще», это – будем повторяться, ничего не поделаешь! – гомеостаз, такой вид материального процессирования, который не нарушает качественной, сущностной определённости процессирующего объекта, но только вновь и вновь эту качественную определённость воспроизводит. Мировоззренческое, а затем и эмпирико-испытательское, математическое изображение гомеостаза постепенно разветвилось от картины механически перемещающегося («по Ньютону») себетождественного твёрдого тела и математической идеи скорости (процессуальной характеристики) тела как «производной от пути по времени» – до «самоорганизующейся» или «сознательно оптимизируемой», т.е. находящейся в статическом равновесии, системы; математическим же процессуальным описанием статически-уравновешиваемой системы является, как известно, функция многих переменных.

С точки зрения пролетариата, – класса-эгалитариста, призвание которого – неуклонное искоренение всякой социальной привилегированности, социальной несправедливости, а значит, перманентная творческая работа как раз над сущностью человеческого общежития, над «производственными отношениями как структурой общества»,[12] – с точки зрения пролетариата тот всеобъемлющий процесс, в который всецело «погружён» объективный мир, есть уже не поиск сущностной, качественной «неприкосновенности», но наоборот – мощная, всепроникающая стихия изменения самой сущности предметов,[13] стихия сущностной изменчивости. С позиций диалектического, коммунистически-научного материализма, таким образом, «движение вообще» или единый мировой процесс (нечего тут закавычивать, ибо это ленинский термин) – единый мировой процесс не просто стабилизует качественную определённость разрозненных фрагментов действительности, но он прежде всего закономерно изменяет сами эти «качества вещей», причём изменяет не хаотически, а сводит качественные превращения в некое – вот именно – пространственно-временное мировое единство, в объективно-логичную, внутренне структурированную последовательность «надстраивающихся» друг над другом форм существования материи. Мировой процесс, истолкованный в вышеочерченном духе, – как всеобщая и закономерная сущностная, динамическая подвижность естественноисторической реальности, – и получил наименование развития.

Мы подытожим вкратце:

  • во взаимосвязи категорий буржуазно-элитарного мировоззрения («верхним этажом» которого необходимо служит доктрина «незыблемости» капиталистической собственности на средства производства) «движение вообще» есть статическое равновесие, «формула» же его – дифференцируемая функция многих переменных;

  • во взаимосвязи категорий мировоззрения диалектикоматериалистического (которое «сверху» столь же необходимо увенчивается доктриной пролетарского эгалитаризма) «движение вообще» выглядит как развитие, а «формулой» развития – правда, не вылившейся пока ещё в адекватный математический эквивалент – является сущностное противоречие.

Методологическая платформа марксизма, его логическая и политико-рекомендативная сердцевина – диалектика – потому и характеризуется классиками как учение о развитии, «учение о развитии в его наиболее полном, глубоком и свободном от односторонности виде», «наука об общих законах движения как внешнего мира, так и человеческого мышления», «сознательное отражение диалектического движения действительного мира»,[14] – потому диалектика в марксизме и выступает общей теорией развития, что для нас, марксистов, развитие – господствующее процессуальное начало и человеческого, и естественно-природного бытия, «принцип всего сущего».[15]

Соответственно, – отправляясь от тех же самых соображений, – любая методологическая концепция, если она в конечном счёте обслуживает интересы буржуазии, неизбежно выкажет себя той или иной версией учения о гомеостазе; и наоборот, любая абсолютизированная, фетишизированная версия «учения о гомеостазе», сколь бы она внешне ни преисполнялась мнимой «отрешённостью» от всего земного, изнутри неизбежно обременена буржуазным классовым интересом, является всегда более или менее изощрённым орудием практического осуществления буржуазного интереса и может, – как нетрудно догадаться, – причинить огромный вред, не будучи в этом своём качестве своевременно распознана.[16]

 

/Продолжение./

Стало быть, – если мы окажемся перед фактом антимарксистской, ревизионистской (но упорно мимикрирующей «под марксизм»!) тенденциозности в области общего учения о формах движения материи, то каковы наивероятнейше-ожидаемые и логичные проявления подобной тенденции?

Скорее всего, – и даже несомненно, – это и будут утверждения по следующей схеме:

  1. развитие не есть «движение вообще», оно историко-генетически и пространственно резко локализовано во вселенной, представляет собою лишь «особый вид» всеобщих изменений;

  2. сущностное противоречие не есть «формула развития», его (по определению Энгельса) движущее начало;[17]

  3. диалектика не есть учение о развитии в его наиболее полном, содержательном и глубоком (по В.И.Ленину) выражении.

Между тем, А.М.Миклин в «Вопросах философии» ничем иным, собственно, и не занимается, кроме как тужится «обосновать» вышеуказанные «положения».

«Проводимая в отдельных работах /у В.И.Ленина, например. – Т.Х./ идея… о развитии как всеобщем процессе… в конечном итоге приводит к значительным методологическим трудностям и путанице», – твердит сей бухаринский «диалектик» из номера в номер, в одних и тех же окостенело-клишированных фразах, не отягощая себя ни доказательствами «методологической путаницы», якобы допущенной В.И.Лениным, ни реакцией на критические письма читателей. «…направленные процессы возникновения, становления и уничтожения некоторые авторы /В.И.Ленин, опять-таки, в том числе. – Т.Х./ неоправданно относят ко всей материи, или ко всей вселенной в целом».[18] «…имеет место старое смешение /ленинское, опять-таки, “смешение”-то! – Т.Х./ изменения и развития…»[19]

А вот по пункту второму, – развёртывается ожесточённая оппозиция идее сущностного противоречия как общей структурно-процессуальной «формулы» мировой взаимосвязи и взаимозависимости явлений:

«В марксистско-ленинской концепции развития /вот уж поистине, именно там! – Т.Х./ каузальные отношения, а следовательно, и детерминация развития, не сводятся к отношениям противоборствующих сторон, то есть к движущим противоречиям…»

«В основе исторического развития сложных систем лежит не одно движущее противоречие, а целый комплекс взаимодействующихфакторов. Поэтому правомерен вопрос об организации движущих сил исторического развития, где первостепенную роль играет взаимодействие внутренних и внешних противоречий и факторов…»[20]

Снова не получается у нас без повторений, – и без повторений, по-прежнему сугубо настоятельных: никому не возбраняется, конечно, изучать, анализировать и систематизировать всё многоразличие «факторов», «движущих сил» и т.д., участвующих в эволюции какого-либо естественноисторического объекта, но что касается развития в его философско-мировоззренческом статусе, как всеобщего процессуального «атрибута материи», охватывающего собою «все происходящие во вселенной изменения»,[21] то тут «формула» сущностного противоречия так же является его логико-философским «структурным описанием», как законы Ньютона являются структурным описанием (исчерпывающим, причём) механического движения, и пытаться отделить развитие от этой его структурной характеристики (через сущностное противоречие) значит, попросту, под словом «развитие» иметь в виду нечто совсем иное. А этим «совсем иным» – не приходится долго голову ломать! – немедля оказывается статическое равновесие. Мною процитирована выше пятидесятилетней давности работа Н.Карева, и уже там прекрасно, со всей философской точностью вычленено, что при сползании от диалектико-динамической точки зрения к точке зрения статической «закон борьбы, перехода в другую форму» неотвратимо подменяется схемой рядоположно существующих и механически между собой взаимодействующих «сил и элементов».

Механицистский же, примитивно-«балансировочный» взгляд на вопрос о «движущих силах развития» в логико-философской плоскости при перемещении дискуссии в плоскость политическую равно неотвратимо ведёт, – как сотни раз уже доказано и показано на конкретных фактах политической действительности, – к вытеснению теории классовой борьбы, классовых (базисных) пружин общественно-исторического динамизма оппортунистическими программами всевозможной чисто-поверхностной, а потому иллюзорной «взаимоподгонки» и «взаимоутряски» социально чужеродных влияний и течений («мирное врастание капитализма в социализм», их «конвергенция» и пр.) и, – отсюда, – к добровольному идейно-практическому разоружению перед происками буржуазного реставраторства как извне, так и изнутри.[22]

 

/Продолжение./

Столь же выпукло и откровенно, как первые два опорных пункта ревизионистских извращений в «развитийной» проблематике («развитие не есть универсальный мировой процесс», «сущностное противоречие не есть “формула развития”», – столь же откровенно выступает в писаниях А.М.Миклина и третий пункт: диалектика, – демонстративно вразрез с категоричнейшими указаниями В.И.Ленина, – не есть «самое всестороннее, богатое содержанием и глубокое учение о развитии», не есть адекватное «отражение вечного развития мира».[23]

«…“подведение” развития под законы диалектики… не ведёт к определению содержания этого понятия. …

…формальное, абстрактно-логическое отождествление понятия развития и законов диалектики мало что даёт для понимания соотношения этих важнейших компонентов теории диалектики…

Авторы, определяющие развитие через законы диалектики /и среди них Энгельс с В.И.Лениным. – Т.Х./, по существу, отождествляют проблему развития и проблему противоречий, которые хотя и “перекрываются”, но тем не менее не совпадают».[24]

Сколько же будем крутиться на одном месте, – от которого по-настоящему давно бы уже могли плодотворно и эффективно идти вперёд: в диалектикоматериалистической философии всеобщий мировой процесс («движение вообще») видится как развитие, развитие – это процессирование посредством сущностного противоречия, а материалистически-философская логика, которая основывается на представлении о всеобщем процессировании материи (включая сюда и мыслящего человека) именно как о развитии, о движении «путём противоречий»,[25] называется диалектика. Марксистская логико-философская концепция – диалектика – и являет собою, собственно, не что иное как логику развития; законы диалектики, или закономерности сущностной противоречивости бытия – это и есть принципы развёртывания «развитийной спирали»; «подведение развития под законы диалектики» – вовсе не какой-то «формальный и абстрактно-логический» акт, но единственное и единственно-здравое, что лишь и надлежит в марксизме проделать с тем и другим. С таким же успехом можно было бы клеймить как «формальное и абстрактно-логическое» подведение механического движения под законы Ньютона; понятие развития и диалектические закономерности – не какие-то два разных «компонента теории диалектики», это совершеннейшим образом, всецело один и тот же «компонент», и ничего более – кроме него – ни в какой «теории диалектики» не содержится. Утверждения, будто развитие – это одно, а диалектика – нечто от него отличное, объективно направлены лишь на фальсификацию обеих категорий: в качестве «законов развития» подсовываются закономерности какого-то другого, недиалектического движения, и тем самым «понятие развития» (о котором столь заботливо пекутся на словах) на деле попросту устраняется, диалектика же, в свою очередь, оторвавшись от естественного своего предмета, «повисает в воздухе» и оказывается – на поверку – весьма ловко дискредитирована.

Ведь и впрямь, если развитие – лишь «сторона» некоторых изменений (не всех, заметьте, но только «отдельных»!), да вдобавок ещё диалектика, так сказать, в одиночку с задачами теории развития не справляется, – на чём же, спрашивается, зиждется её методологическая всеобщность в марксистско-ленинской науке – всеобщность, внешне усердно прокламируемая любым бухаринским камуфлятором? Если развитие – это только частичная, ограниченная разновидность или модификация движения, совершающегося в мире (a не сам по себе «образ» мировой динамики, констатированный на современной высоте философско-методологического мышления), то в таком случае диалектика – соответственно ограниченности своего предмета – также есть лишь частичная дисциплина, наподобие кристаллографии или коллоидной химии, и может претендовать на роль методологической сердцевины марксизма не в большей мере, чем эти последние. При такой постановке вопроса всегда можно объявить, что в данном естественно-природном или общественном процессе развитие как «сторона» его не участвует и, значит, диалектике здесь нечего делать. Не знаю уж, в какое надо впасть идеолого-философское «бесчувствие» (и до какой партийной низости надо опуститься), чтобы подобные выкрутасы систематически с учёным видом преподносить народу в качестве «исследований» по актуальным проблемам марксистски-диалектического метода и марксистски-диалектического мировоззрения.

* * *

В предшествовавшем изложении мы несколько раз «прощупывали» одно важнейшее теоретико-методологическое сочленение: что статичность мировоззренческой и естествоиспытательской позиции – это при выходе познания на социальные «этажи» всегда и неизбежно элитаризм. Сейчас вкратце удостоверимся и в том, что статичность мировосприятия – это так же неизбежно всегда идеализм.

Статика – это всегда идеализм

Статически процессирующее общество как таковое обычно «в принципе» ничего не видит за пределами своей собственной базисной (сущностной, «производственно-отношенческой») организации, за пределами той «коробки» отношений по производству, в которую оно исторически «заключено» и устройство которой перед ним более или менее адекватно вырисовывается в зависимости от его исторического возмужания. Свойственный ему характер функционирования такое общество, как правило, возводит в абсолют, принимает за нечто незыблемо-вневременное и надчеловеческое, за предначертание свыше или нерушимый естественный закон; но определённая совокупность базисных форм, будучи распространена, – как В.И.Ленин говорил, – «на все времена и народы»,[26] тем самым вырывается из системы конкретно-исторических связей и опосредований, обретает все необходимые «параметры» основной предпосылки идеализма: функции, абстрагированной от своего материально-эволюционного «носителя». Отрыв же структурно-функциональной схемы от «носителя» (движения от материи) и есть, – как исчерпывающе подытожено В.И.Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме», – неизменная «стартовая площадка» всех и всяческих идеалистических построений, какие только возникали когда-либо в истории философии. Следуя логике этого воззрения, мысль – как и любую другую функцию от её материального «коррелята» – можно оторвать от конкретно-историчного, конкретно-чувственного человеческого индивида с его мозгом и приписать (скажем) некоему нечеловеческому разуму, не подчиняющемуся естественным закономерностям; поместить где-то в космических пространствах в качестве господа бога или бестелесного «объективного духа» – и т.д., смотря по тому, с какой разновидностью идеализма мы имеем дело.

Акцентируем лишний раз, – пожалуй, – отмеченную выше манеру, чрезвычайно показательную для идеализма практически в любых его версиях (в том числе и позитивистски-«натуралистических»): натягивать «на все времена и народы» общественные порядки пройденных, отживших ступеней развития человечества.

«…вместо изучения и объяснения такие приёмы дают только подсовывание под понятие общества либо буржуазных идей английского торгаша, либо мещански-социалистических идеалов российского демократа – и ничего больше», – писал В.И.Ленин в 1894г.

«Гигантский шаг вперёд, сделанный в этом отношении Марксом, в том и состоял, что он бросил все эти рассуждения об обществе и прогрессе вообще и зато дал научный анализ одного общества и одного прогресса – капиталистического».

«Научное значение такого исследования состоит в выяснении тех особых (исторических) законов, которые регулируют возникновение, существование, развитие и смерть данного общественного организма и замену его другим, высшим организмом».[27]

Столь присущее идеализму бездумно-формалистическое манипулирование «функциями», отвлечёнными от конкретно-эволюционной почвы, и обусловило собою, что идеалистические взгляды, проникавшие в пролетарское освободительное движение, от века служили (и служат по сей день) «философской базой» при навязывании рабочим партиям и рабочим государствам тех или иных буржуазных установлений в качестве «надклассовых»; идеалистически (а значит, и антидиалектически) настроенные теоретики также по каждому поводу ударялись в ненужную «универсализацию» разных временных, тактических приёмов и методов борьбы, – не исключая и таких, которые себя не оправдали, – и это, понятно, не могло не выступать досаднейшим дезориентирующим фактором в мировом коммунизме на протяжении всей его истории.[28]

Смыкание между
идеализмом и элитаризмом:
идеализм – это всегда
элитаризм

Аргументацию нашу теперешнюю завершим (и логически «замкнём») кратким показом идеализма и элитаризма, – в свою очередь, – как двух сторон одной и той же медали.

Сперва в нескольких словах о мышлении – разумности – человека как о его специфически-родовой характеристике, или сущности; когда заходит разговор о сущности человека, мы немедля обращаемся к Марксовой «совокупности общественных отношений», и это, – вне всяких сомнений, – правильно. Следует неизменно учитывать, – однако, – что свойство «быть совокупностью общественных отношений» не написано у индивида на лбу; оно должно как-то проявляться при наблюдении индивидуального человеческого бытия, и вот то, что человек представляет собою «совокупность общественных отношений», в его личностно-индивидуальном бытии и дано нам как его разумность, его способность мыслить. То, что на индивидуально- личностном уровне мы называем «сознание», «интеллект», «способность к мышлению», – совершенно то же на уровне социального коллектива и раскрывается перед нами как родовая, «совместная» способность людей вступать между собою в определённые отношения, система которых позволяет им реализовать исторически-беспрецедентную дотоле форму жизнедеятельности: общественную практику, целенаправленное переустройство мира и самих себя.

Социопрактические и «мыслительные», «интеллектуальные» способности человека, – таким образом, – это не две разные группы его способностей, но одна, единая способность, единое его сущностно-родовое качество, только в первом случае оно берётся в непосредственно-родовом, непосредственно-совместном, коллективном плане, а во втором – в плане отдельной человеческой личности. Стало быть, – это как бы непосредственно-всеобщее (или, лучше сказать, «демонстративно-всеобщее») и отдельное, индивидуальное проявление единой сущности, единого родового свойства.

Поскольку при таком определении «интеллект», «разумность» принадлежит человеку как его отличительный, специфицирующий родовой атрибут, – отсюда вытекает, что на свете нет и в принципе не может быть людей (т.е. граждански-«подзаконных», правоспособных существ), которые бы этим признаком не обладали; натурально, если не иметь в виду сумасшедших и иных жертв явной патологии.

Социальная практика и самосознательность индивидов, – далее, – соотносятся между собою как диалектические действительность и возможность; именно потому столь впечатляюща панорама общественно-производственного всесилия человека, что в общественное производство включаются поголовно мыслящие, индивидуально-разумные существа, – и напротив, никак иначе не дано индивиду заявить о своей личностной самосознательности и разумности, если он не включится тем или другим путём в общественную практику, не обнаружит и не утвердит себя в ней.

Помимо того, что общественно-практические достижения закрепляются в разнообразных овеществлённых формах (в предметах технической и художественной культуры, в институтах, традициях, жизненном уровне и пр.), они – при помощи сложнейших, нами покамест далеко не выявленных и не понятых эволюционных механизмов – «записываются» и ещё в одном, также материально-вещественном субстрате: непосредственно у человека в мозгу.

Мозг наш – вопреки довольно ещё распространённому (и совершенно абсурдному, в чём легко убедиться) мнению – вовсе не застопорен в своём развитии «100 – 200 тысяч лет назад»(!),[29] он мощно, интенсивно эволюционирует; общественно-опробованные, практически подтвердившие свою жизненность и надёжность деятельностные схемы – схемы «отражения», воспроизведения и творческой реконструкции окружающего мира – по ходу этого эволюционного процесса непрерывно, придирчиво отбираются и в особом объективно-экстрагированном (диалектически «снятом») виде «запрессовываются» в мозговых клетках всех тех, кому естественно надлежит данный процесс продолжать, – «запрессовываются» в мозговой ткани где-то на её фундаментальнейшей субстратной глубине.[30]

В результате и получается так, что каждый общественно-дееспособный человеческий индивид «от природы», в силу самого факта его рождения на свет человеком, представляет собою своеобразно материализованный «живой конспект», «живой концентрат» всей целостности протекшего до тех пор социально-исторического опыта и одновременно – столь же своеобразно материализованный («свёрнутый», «закодированный») набросок определённых тенденций развития этого коллективного опыта в будущем. Собственно, не что иное подчёркнуто в двуединой формуле В.И.Ленина: «сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его»[31]; сознание, конечно, «творит» внешнюю вещественную объективность не «из ничего», а исключительно лишь благодаря тому, что сам человек с его мозгом и функцией мозга – сознанием, разумом, есть именно полноправный элемент той же всеобщей субстанциально-бытийной объективности; он есть налично-сущая возможность совместно созидаемого мира, и мир неотвратимо «прорастает» из людских деяний как из своей субстанциальной основы, ибо объективно, эволюционно основа эта оказывается всякий раз уже «чревата» им, уже им «обременена».[32]

Смыкание между
идеализмом и элитаризмом:
идеализм – это всегда
элитаризм

/продолжение/

«Мыслящий разум – вот определение человека; мышление вообще есть его простая определённость, ею человек отличается от животного; он есть мышление в себе… он налично сущ как мышление… оно конкретно, его следует брать имеющим содержание и наполненным, оно мыслящий разум и таким образом оно определение человека. Но… это определение опять-таки дано лишь в себе как долженствованиев противоположность не включённому в него наличному бытию, которое в то же время ещё есть внешне противостоящая [ему] чувственность и природа».[33]

Согласившись, – по всему вышерассмотренному, – что эти гегелевские положения могут быть с немалой пользой применены при установлении сущностной определённости человека наряду с классической марксистской «совокупностью общественных отношений» и что через разумную осмысленность единичной личности как раз и выражено её общественно-производительное, общественно-трудовое существо, – согласившись со сказанным, проверим теперь, к чему мы придём в случае идеалистического и в случае материалистического истолкования связи между мышлением и мозгом.

Если, – вслед за идеалистами, – мы допускаем, что связь эта «не обязательна», что разумное начало может функционировать где-то «независимо», будучи отторгнуто от непосредственно-чувственной человеческой индивидуальности, мы тем самым (со всей непререкаемостью) отторгаем от конкретных индивидов именно их сущность; мы лишаем их существенности, а отсюда самоцельности, субъектности и творческой силы; несамоцельный же, «несущественный» человек не знает смысла своей жизни, не в состоянии определить своего места в общественном производстве, иначе как под чужую диктовку, не схватывает действительной логики современного ему политического строя, – он рабски приспосабливается к наличествующей общественной среде, и вот из-за этой-то антидемократической начинки идеалистических учений, из-за их тайной и неистребимой запрограммированности на принижение, оболванивание масс и оказался идеализм – как философская традиция – столь неприемлем для революционного пролетариата в его всемирно-освободительной борьбе.

Сообразно же традиции материалистической, – мы не даём перерубить ответственнейшее сопряжение «мысль = человек»[34] и, следовательно, здесь между массовым индивидом и его сущностью принципиально невозможно втиснуться каким-либо элитаристским «посредникам», которые узурпировали бы у других, вот именно, самую их человеческую существенность: их гражданское достоинство, право на беспрепятственное и всестороннее личностное развитие, право свободно и в приверженности своему общественному долгу решать свою судьбу. Существенность, непосредственная общественно-родовая значимость всякой, без каких-либо исключений, «человеческой единицы» – вот пафос материализма в «проблеме человека»; личность общественно-значима «сама по себе», по человеческому своему естеству, в огромной мере прежде и помимо любых внешних воздействий на неё, ибо, – как поистине бессчётно втолковывали наши классики, – не «внешность» социальная, не вещи, а в первую очередь сами люди, живые людские массы являются приоритетным «носителем» общественно-исторической формы движения, материальной основой «всего общественного процесса производства» в его многотысячелетней истории, во всех его ответвлениях и разрезах.[35]

Суверенный, приоритетный носитель (материальная основа) общественно-исторической формы движения есть, – в марксистском материализме, – сам человек, а затем уж созданный им вещный мир, мир его овеществлённого вдохновения и труда; не отложения вещной культуры, сколь бы ни были они внушительны, но именно живой, чувственный индивид – при всей его кажущейся «бренности» – выступает окончательным, объективированным «хранителем» (или «хранилищем», если угодно), а соответственно и «распорядителем» бесценной эволюционно-исторической информации; он есть творческая закваска всего процесса, а потому он и не взирает безнадёжно и беспомощно на несовершенства окружающей его действительности, но бросает им вызов и берётся их преодолеть. На этом выяснении непосредственно-родовой значимости и органической существенности человека как индивида и построена, собственно, коммунистическая эгалитарная политико-правовая концепция, с её программными требованиями

  • поголовного участия граждан в принятии управленческих решений

  • и так называемого «фактического равенства» – т.е. полного равноправия людей по их возможности реализовать свой глубинный «родовой», общественно-производительный потенциал: внести, сверяясь с чувством гражданского долга, свой наибольший и наилучший, подлинно-творческий вклад в коллективное, общественное благосостояние.

Современные «натуралистические»
разновидности идеализма

Скрытая концептуальная «матрица» всякого идеалистического философствования, – таким образом, – в своих истоках неизменна и весьма проста: функция отчленяется от субстрата, разум – от человеческого мозга как очевидного и единственно-достоверного носителя «разумности»; отчленённое от живых людей «разумное» поселяется где-то, – так сказать, – по отдельности, и далее обнаруживается уже само собой, что к этому отдельно обитающему «всеобщему духу», к этой обособившейся родовой сущности часть публики вхожа, «допущена», а часть – нет (причины же «недопущения» всегда найдутся, это проблема небольшая). Та часть, которая по таким-то и таким-то соображениям оказалась «ближе» отчуждённо-мистифицированному «всеобщему разуму», чем другая, приобретает с помощью подобного нехитрого трюка некие «законные» (даже «научные», если хотите) основания диктовать всем прочим свою волю и занять в государстве командные высоты. Такова извечная идеолого-философская фабула формирования и оправдания социальных элит (эксплуататорских классов); тысячелетиями на этом «специализировалось» духовенство – характерное «подразделение» внутри любой эксплуататорской касты, её непременный «идейный авангард», который вначале сам втискивался между людьми и господом богом, а затем от имени всевышнего освящал интересы фактических владельцев средств производства. (В глазах В.И.Ленина идеализм потому и служил всегда столь безоговорочным синонимом «поповщины».)

С откровенно-религиозными версиями идеалистической философии (а это исторически наиболее представительные её модификации) всё в рассматриваемой плоскости ясно, однако в новейшую эпоху на авансцену в лагере идеализма выступили иные веяния, которые в целом можно было бы охарактеризовать как «натуралистические»; отличительное их свойство в том, что оторванный от реальных индивидов разум, целенаправленность, творческую активность они приписывают не божеству, не «абсолютному духу», но разным грубо фетишизированным вещным факторам.

В сравнении с традиционной идеалистической «поповщиной» указанные идеалистически-«натуралистические» конструкции имеют несколько повышенную «боеспособность», которая проистекает оттого, что они, – обильно апеллируя ко всевозможным вещным агентам, – стремятся выдать себя за «материализм», за некий «подлинно-научный» философский подход и подчас вполне в этом преуспевают.

Между тем, вещный фетишизм (исчерпывающе исследованный в своё время Марксом как феномен «товарного» фетишизма) – это отнюдь не «материалистическое», но как раз типично идеалистическое умонастроение; какие бы то ни было утверждения, якобы преимущественным носителем (на поверку субъектом) общественно-практической, а постольку и мыслительной, самосознающей активности являются не люди непосредственно, но различные вещные образования, – все подобного рода утверждения, по давнишнему идеалистическому стандарту, отсекают реального человека от его человеческой сущности и создают в месте рассечения специфическую экономико-политическую «полость», которую немедля заполняет эксплуататорская элита, «обосновывающая» своё привилегированное положение тем, что она-де лучше непосвящённых смертных постигает суть всего происходящего с ними.

«…капитал не вещь, а общественное отношение между людьми, опосредствованное вещами», – писал в вышеочерченной связи Маркс.

«Это – лишь определённое общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами».

«…принимает форму движения вещей, под контролем которого они находятся, вместо того чтобы его контролировать».

«Чтобы найти аналогию этому нам пришлось 6ы забраться и туманные области религиозного мира. 3десь продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одарёнными собственной жизнью, стоящими в определённых отношениях с людьми и друг с другом. То же самое происходит в мире товаров с продуктами человеческих рук».

«В том строе общества, который мы сейчас изучаем, отношения людей в общественном процессе производствапринимают вещный характер, не зависимый от их контроля и сознательной индивидуальной деятельности».

«…весь мистицизм товарного мира, все чудеса и привидения, окутывающие туманом продукты труда при господстве товарного производства, – всё это немедленно исчезает, как только мы переходим к другим формам производства».[36]

Современные «натуралистические»
разновидности идеализма

/продолжение/

Сегодня у нас в литературе по общественным наукам царит – в только что нами затронутом наиважнейшем пункте – совершенная неразбериха, сплошь и рядом позитивистские, вещно-фетишистские трактовки тех или иных философских и общественно-научных проблем чрезвычайно легко (а порой и под аплодисменты) присваивает себе репутацию некоего чуть ли не «новаторства» в марксизме; потому и представляется необходимым – хотя здесь нет никакой возможности углубляться в соответственный круг вопросов, – представляется необходимым со всей остротой подчеркнуть по крайней мере главное:

вещный фетишизм не есть материализм;

последовательно-материалистической в общественном познании вправе считаться лишь та философская позиция, которая при определении «носителя» социально-исторической формы движения не застревает на вещах, вовлечённых в социальную жизнь, на уже подвергшихся овеществлению сторонах общественной жизни, но напрямик указывает, как на искомого «носителя», на человека, на производящие массы, взятые во всей их конкретно-человеческой «чувственности» и «природности».

Не углубляясь, – опять-таки, – в детали, просмотрим коротко хотя бы наиболее характерные примеры этой подстановки, когда в качестве «диалектикоматериалистических» фигурируют типичнейшие вещно-фетишистские схемы («формулы, – говоря словами Маркса, – на которых лежит печать принадлежности к такой общественной формации, где процесс производства господствует над людьми, а не человек над процессом производства»[37]).

Среди нынешних доктрин «натуралистического идеализма» известнейшей и на свой лад «авторитетнейшей» является технологический детерминизм; под наименованием «марксистско-ленинской теории научно-технической революции» он, – как это ни прискорбно, – сумел временно пустить корни и у нас.

Предметом фетишизации у технодетерминистов – как в «марксистском», так и в обычном антимарксистском вариантах этой порочной философии, – выступают техника и «наука» (точнее, комплекс обслуживающих технику специализированных естественнонаучных дисциплин); естествоведение и техника провозглашаются, – «на смену» рабочему классу, трудящимся, – «главным» и к тому же «наиболее революционным» компонентом производительных сил, общественного развития в целом, а это и значит, что технике фактически переадресованы родовые характеристики человека как разумного общественно-производительного существа. Средства производства, вещественно-технические элементы социопроизводственного процесса назойливо противопоставляются массам трудящихся как «объективный» фактор – «субъективному»; при этом старательно «забывают», что в качестве «субъективного фактора» люди проявляют себя лишь в одном, достаточно ограниченном и специфичном аспекте, сущностное же их предназначение и сущностная их роль в структуре той или иной общественно-экономической формации – не столь «субъективный фактор», сколько материальная основа всего общественно-производственного функционирования, в широчайшем смысле этих понятий.

Социально-вещественные закономерности, – действительная «компетенция» которых простирается лишь на сложившийся в обществе «сиюминутный» статус кво, – социально-вещественные закономерности в технодетерминистском изображении выглядят уже не производными от закономерностей общественно-человеческих (социодинамических), но абстрактными и классово недифференцированными «законами природы», над которыми люди практически не властны.[38]

Социально-«элитарной» группировкой в построениях технологического детерминизма оказывается научно-техническая и технобюрократическая интеллигенция; она вклинивается «между» рядовым производителем и фетишистски отчуждённым от него, обожествлённым в облике «науки и техники» общественно-производительным, общественно-творческим началом, мешает нормальному (при социализме – политически бесконфликтному) срабатыванию противоречия «производительные силы – производственные отношения», субъектом которого и является производящий класс, пытается распространить имеющийся статус кво «на все времена» и тем самым паразитирует на его несовершенствах, тормозит общественный прогресс. Ничего ощутимо близкого марксизму в этих идеалистически-элитаристских представлениях, естественно, нет; они одинаково вредят как рабочему классу (стремясь посадить ему на шею новую «элиту»), так и самой интеллигенции, развращая её кривотолками о её «лидирующей роли» и сманивая на ложный, буржуазно-перерожденческий путь.

Современные «натуралистические»
разновидности идеализма

/продолжение/

В дополнение к технодетерминизму мы могли, – последние десятилетия, – наблюдать у себя оживлённый расцвет и параллельного, «парного» ему вещно-фетишистского направления, которое отчуждает «человеческое от человека», родовую сущность от индивида не с общественно-практической (технико-производственной, «научной» и пр.) стороны, а скорее как бы со стороны непосредственно-личностной, «мыслительной». Сущностное в человеке берётся здесь прежде всего как «мыслительное» («идеальное», используя популярную у приверженцев этого «течения» категорию); «идеальное» затем выносится куда-то вовне фактических, чувственно-данных индивидов, совершенно отрывается от человеческого мозга, и ему приписывается некое самодовлеющее бытие в качестве «чисто всеобщего, безличного и безликого мышления вообще», «всеобщего, понимаемого как закон, остающийся инвариантным во всех многообразных изменениях… целых духовных формаций, эпох и народов».[39]

Столь оригинально и свежо трактованное «мышление вообще», – выясняется далее, – существует вне головы и вне сознания людей (как «действительность особого рода, невидимая, неосязаемая, чувственно не воспринимаемая»)[40]; откуда затруднительно извлечь какой-либо иной логический вывод, креме того, что люди в сей концепции мыслить, собственно говоря, и не могут. А кто же в таком случае мыслит? Со всей определённостью, – вещи; ибо невидимое и неосязаемое «идеальное» всё-таки находит способ явиться перед смертными: оно есть «бесплотная, однако всесильная “душа” вещей», «форма функционирования физической вещи в процессе общественно-человеческой жизнедеятельности»,[41] и вот это-то функционирование вещей в процессе общественно-человеческой жизнедеятельности, – а не сама родовая жизнедеятельность человека (взятая на обоих её «горизонтах», как на личностном, так и на непосредственно-совместном), – оказывается при такой интерпретации мышлением, стихией «разумного», выражением свойственной человеку (человеку, просим обратить внимание!) существенности и эволюционно-исторической объективности.

«В них-то, в этих вещах и существует “идеальное”…, а не внутри “мозга”, как это думают благонамеренные, но философски необразованные материалисты».

«Идеальное ни в коем случае не сводимо к состоянию той материи,

которая находится под черепной крышкой индивида, т.е. мозга».

«Это не имманентные формы работы индивидуальной психики, а усвоенные ею формы “другого”, внешнего ей “субъекта”». «…некоторой особой, надприродной и сверхприродной “объективной реальности”, противостоящей каждому отдельному лицу и властно диктующей этому последнему способ его поведения…»[42]

Следует лишь удивляться, – как мог далеко не бесталанный, в общем-то, философ подобным фатальным образом, до такой степени беспросветно и безнадёжно завязнуть в не столь уж хитрой теоретико-логической ловушке «товарного фетишизма» – и с такой горячностью выдавать ординарнейший вещный фетишизм за нечто «материалистическое» и «марксистское». С точки зрения «философски необразованных материалистов» Маркса, Энгельса, В.И.Ленина мышление, разумное – это не какая-то «бестелесная форма, управляющая судьбами телесных форм»,[43] не «сверхъестественная реальность», противостоящая каждому отдельному лицу, а функция, продукт мозга – высшего порождения развивающейся материи;[44] функция, которая неотторжимо, вот именно имманентно принадлежит всякому человечески-дееспособному члену социального сообщества. Не слишком-то много, – полагаем, – останется от «идеального», если действительные люди, действительные индивиды с их «черепными крышками» вдруг исчезнут.

Статья Э.В.Ильенкова по «проблеме идеального», помещённая в «Вопросах философии» за 1979г., производит такое впечатление, – не совсем, надо сказать, благоприятное, – что автор откровенно кокетничает тем, насколько его позиция близка (если не идентична) богдановским теориям относительно «социально-организованного опыта» как единственного и всевластного субстрата, воплощения родовой самосознательности, «коллективного разума» людей.

А.А.Богданов, – как известно, – по контрасту с Бухариным (отечественным нашим «предтечей» современного технодетерминизма), склонен был фетишизировать не столь технику как таковую, но скорее институциональную структуру общества, и именно этот институциональный детерминизм, в пандан к уже прижившемуся у нас детерминизму технологическому, – а вовсе никакой не «марксизм», – представил нам Э.В.Ильенков в своих последних работах.

«Сюда /в “идеальное”, т.е. в разумное, фетишистски отчуждённое от непосредственно-сущих народных масс. – Т.X./ входят всеобщие нравственно-моральные нормы, регулирующие бытовую повседневную деятельность людей, а далее и правовые установления, формы государственно-политической организации жизни, ритуально-узаконенные схемы деятельности во всех её сферах, обязательные для всех правила жизни, жёсткие цеховые регламенты и т.д. и т.п., вплоть до грамматически-синтаксических структур речи и языка и логических нормативов рассуждения».[45]

Стоит ли тратить хоть несколько лишних слов на доказательства, что поданное под таким углом «идеальное» абсолютно ничем от богдановского «социально-организованного опыта» не отличается.

«Все эти структурные формы и схемы общественного сознания /или ещё, “формы и схемы “объективного духа””. – Т.Х./ недвусмысленно противостоят индивидуальному сознанию и воле в качестве особой, внутри себя организованной действительности, в качестве совершенно внешних форм его детерминации». «…как закон, управляющий сознанием и волей человека, как объективно-принудительная схема сознательно-волевой деятельности».

«…исторически устоявшиеся стереотипы общественного сознания со стихийной силой навязываются как извне действующая сила индивидуальному сознанию и активно формируютличное сознание по своему образу и подобию…»[46]

Спрашивается, – если наличествующие в обществе в рассматриваемый период ритуалы, регламенты и стереотипы, формы государственно-политической организации и всё прочее, – если они настолько уж неодолимо и тиранически владычествуют над сознанием и волей непривилегированного, массовидного «человека с улицы», то каким же образом сумел, например, пролетариат в царской России подняться против институциональных «стереотипов и регламентов» царизма – и мало того, одержать в своей борьбе неоспоримую, всемирноисторическую победу?

Если эту философию жесточайшего, тоталитарного господства вещных зависимостей над непосредственно-деятельным индивидом принимать всерьёз, становится окончательно непостижимо, как могут совершаться революции и как, вообще, могла просочиться во внутреннюю жизнь социума, за всю его почтенную историю, хотя бы самая мизерная новизна, не говоря уже об эпохальных, структурообразующих для определённой сферы сдвигах, открытиях и т.д. (которые, однако, – о чём наглядно свидетельствует практика, – происходят по существу непрерывно)?

«Отдельный индивид, – утверждает Э.В.Ильенков, – лишь постольку является человеком в точном и строгом смысле слова, поскольку он реализует… ту или иную совокупность исторически развившихся способностей (специфически человеческих способов жизнедеятельности), тот или иной фрагмент до и независимо от него оформившейся культуры, усваиваемой им в процессе воспитания (становления человеком)».

Способы жизнедеятельности «специфически человеческие» («всеобщие формы человеческой деятельности»), – слышим мы затем, – индивид «не вырабатывает и не может выработать», он их «усваивает готовыми в ходе своего приобщения к культуре, вместе с языком и выраженными в нём знаниями».[47]

Позвольте, откуда же новое-то при таких предпосылках возникает? С какими-такими непосредственно- вещественными данностями «до и независимо от него оформившейся культуры» Коперник (например) «усвоил готовой» гелиоцентрическую систему вселенной, – лёгшую в дальнейшем в фундамент целого «семейства» способов специфически человеческого отношения к миру? Согласны, – никому в голову не придёт возражать, что появление гелиоцентризма обусловливалось всем предшествовавшим культурно-историческим «заделом», оно было велением эпохи, назревшей объективно-общественной потребностью; но надо же видеть и другую, не менее важную сторону подобных ситуаций, – что любое потребное, объективно-настоятельное развитие событий вначале складывается, «наклёвывается» лишь потенциально, в возможности, и для превращения этой возможности в общественную действительность необходим характерный объективно-сущий агент, каковым является свободомыслящая, граждански-ответственная личность, способная ухватить, осознать общественную нужду как свой глубоко «внутренний» человеческий долг, а постольку своей жизненной борьбой «актуализировать» подспудно вызревшую проблему и перед другими. Собственно, когда материалисты толкуют об органической, имманентной причастности индивида к «разумному» (попросту как к своему сущностно-родовому определению), это и означает, что всякому нормально развитому человеку в принципе доступно, – на «отведённом» ему жизненном поприще, – понимание законов «коллективного разума» в любых его формах, включая формы общественно-овеществлённые; люди могут судить о фундаментальнейших закономерностях социума, могут разобраться в них, а потому они вправе, – на основе своего сущностного знания, – поставить перед собой задачу изменить те аспекты наличной действительности, которые более их не удовлетворяют. «…мир не удовлетворяет человека, и человек своим действием решает изменить его».[48]

Между тем, в ильенковской концепции «идеального» эта живительная «пуповина» – от индивида к коллективной самосознательности рода – перерезана; коллективный разум выступает на поверку как устоявшийся в обществе институциональный «истеблишмент», причём внутренний распорядок истеблишмента, – на самом деле подлежащий при социализме неослабному критически-творческому контролю со стороны масс, – внутренний распорядок истеблишмента приравнен некоей «стихийной силе», перед которой должен безропотно склониться «неэлитный» гражданин, интеллигентская же прослойка, обслуживающая функционирование существующих институтов, фактически возведена (в её верхних эшелонах) в ранг чуть ли не жреческой касты, с необсуждаемыми, поистине тоталитарными полномочиями.

Мы на примере вновь развернувшихся недавно болезненных процессов в Польше, – а такие же точно процессы неотступно «ждут у порога» и в остальных социалистических странах, – на примере этом мы лишний раз могли воочию убедиться, к чему практически приводят теории вышеохарактеризованного «научного», так называемого, управления социалистическим обществом: к разложению необходимых связей, необходимого контрольно-управленческого взаимодействия между партией и массами, к дискредитации социализма технобюрократами, коррумпированными «партийными» перерожденцами и к тому, что рабочие, отчаявшись достучаться до завравшихся «марксистов» в системе управления, начинают решать свои реальные жизненные проблемы посредством забастовок.

 

Суммируем наш анализ вопроса, послужившего преимущественным предметом рассмотрения в настоящих заметках: резонно ли расценивать в качестве «дополняющего» марксистскую диалектику такое методологическое направление, как «системный подход», – учитывая, что современная «системная» методология выраженно- статична и что статичность эту сегодня явно не по силам отрицать даже и самим неутомимым поборникам «системных» новаций.

В результате предпринятых выше обсуждений перед нами прошли, – ещё раз и с совершеннейшей убедительностью, – хорошо, в общем-то, известные и стойко сопротивляющиеся неоправданному «забвению» истины марксизма:

  • что нет у человечества «внеклассовых» методологических доктрин, как вообще нет и не может быть «внеклассовых», социально-индифферентных, не опосредованных никакой коллективной целью, никаким коллективным интересом способов человечески-разумного воздействия на мир:

  • что философско-методологические взгляды, рисующие природу и общество как царство статического равновесия, не в вакууме социальном возникают, но вызваны к жизни определённым строем общественного производства, – а именно, строем эксплуататорским и элитарным, при котором власть находится в руках той или иной частнособственнической «элиты», твёрдо уцепившейся за общественно-экономический статус кво и наипаче всего боящейся, как бы в данном строе базисных отношений не приключилось качественных, революционных перемен;

  • весь пафос марксистской философии истории, – наконец, – устремлён не к тому, чтобы «спасаться» от неизбежной базисной динамики, а к тому, чтобы достигнуть общественно-осмысленного контроля над этой могущественнейшей и благотворнейшей естественноисторической силой; откуда ясно видно, что «дополнять» марксистскую диалектическую методологию статически-равновесными («системными») догмами – значит попросту совать палки в колёса прогрессивному развитию коммунистического социопроизводственного устройства.

Мы проследили, – кроме того, – не только сущностное родство между статически-ориентированным общим мировосприятием и социальным элитаризмом, но также и связи, протянувшиеся от общей мироприсвоенческой «статики» к идеализму, к идеалистической традиции в истории методолого-философской мысли. Стоило бы, – к слову, – обратить внимание здесь, что элитаристская социально-политическая настроенность всякого идеализма улавливается под известным углом зрения интуитивно, даже и без кропотливого теоретического разбирательства: ведь и впрямь, если разум отчуждён от налично-сущих индивидов, обретается где-то в качестве «самостоятельного субъекта»[49] и может поступить к индивиду лишь неким всецело внешним, механическим образом, через привилегированных «посредников», то люди при таком освещении, – как ни крути, – оказываются в массе принципиально-неразумны, неспособны к самоуправлению, они нуждаются в чисто внешнем, авторитарном руководстве, а это и есть «научное обоснование» необходимости в государстве правящей элиты.

Статичность мироприсвоенческой ориентации, идеализм, эксплуататорство (упование на «элиту») – это единая концептуально-практическая цепь из трёх наглухо замкнутых звеньев, одно неустранимо влечёт за собою другое и третье, и вот почему, – повторим последний раз, – призывы к «дополнению» материалистической диалектики статическим «системным подходом» на деле абсолютно равнозначны попыткам «дополнить» идеализмом диалектический материализм и правым оппортунизмом – марксистскую теорию пролетарского переворота и коммунистического строительства.

Само собою, – во всей истории с «системным подходом» есть и своё «рациональное зерно», причём настолько внушительное, что оно должно бы впредь служить логикам-марксистам серьёзнейшим предостережением и уроком; дело тут в том, что «системное движение» в рамках общей целокупности буржуазно-эксплуататорского и реформистского миропонимания оказалось, – увы, – по-своему гораздо более оперативным откликом на определённые требования современного глобального развития, нежели соответствующие изыскания в рамках коммунистической идеологии.

Системные воззрения, – хотя и на свой специфический лад, – удовлетворяли насущной потребности в более органичном, многостороннем («комплексном») теоретическом осознании естественноисторических и общественно-исторических объектов и явлений, подчёркивали неразрывную взаимозависимость разных планов и «измерений» жизнедеятельности комплексного объекта, чем стимулировали (в какой-то части) реальное обнаружение этих взаимосвязей и овладение ими; исключительно выигрышным, покоряющим моментом при становлении системных взглядов выказала себя их изначальная практическая нацеленность – то, что они не плутали лишнее в методолого-философских абстракциях, но энергично стремились приступить к исследованию непосредственных конкретно-практических вопросов.

Вне всяких сомнений, – на нашем месте «завидовать» здесь особенно нечему, поскольку собственное наше учение располагает несравненно обширнейшими концептуально-прагматическими потенциями, как на вышеотмеченных «фронтах», так и на любых прочих; но в том-то и наш недосмотр, что где-то во второй половине века буржуазное мышление «бросило в бой» свои более скромные резервы куда смелей, компактней и целенаправленней, нежели мы – свои. Скорейшая, – по возможности, – разработка целостного диалектически-системного ответа на новые «мировые загадки», которыми эпоха испытывает жизненный ресурс обеих соперничающих формаций, – вот, надо думать, естественная наша линия поведения во всём, что касается «системного подхода», фабулы его возникновения, его приемлемости для наших условий, его соотношения с методологическими устоями марксизма-ленинизма и т.д. Должны быть прослежены, – со всей тщательностью, – общественно-практические и иные запросы, приведшие к развёртыванию «философии систем», и им – запросам этим – нужно дать убедительное разрешение не «на паях» со статическими концепциями, а непосредственно диалектическое, поглощающее и творчески «снимающее» собою позитивные результаты, получившиеся у других, – если таковые реально получались. «Дополнения» здесь никакие не годятся, внимательное же и объективное изучение чужого классово-исторического опыта – традиционная для подобных ситуаций установка марксизма, с помощью которой действительно ценные черты «системного подхода» были бы учтены не в пример точнее, нежели при бессодержательном раболепстве перед ним.

Москва, сентябрь 1980г.


[1] Нижеследующим же заметкам, – чтобы не путать их с прочими, – дадим подзаголовок «Снова об общественно-методологической функции диалектики, о проблематике развития с этой точки зрения и о “системном подходе”»; ибо заметки, кроме чисто-«сопроводительной», будут иметь и некоторую самостоятельную теоретическую значимость.

[2] См. Великий мыслитель и революционер. «Вопросы философии», 1980, №4, стр.12.

[3] См. «Вопросы философии», 1980, №4, стр.5.

[4] См., напр., В.П.Кузьмин. Место системного подхода в современном научном познании и марксистской методологии. «Вопросы философии», 1980, №2, стр.51 (курсив мой – Т.Х.):

«…в описании действительности системный подход больше направлен на “статику”, чем на “динамику”, на “ставшее”, чем на “становящееся, развивающееся”, на объекты, нежели на их диалектические изменения».

Ср. П.Н.Федосеев. Некоторые методологические вопросы общественных наук. «Вопросы философии», 1979, №11, стр.7 (курсив мой):

«Марксистско-ленинская методология не отделяет друг от друга исследование общества в статике (то есть системный анализ) и исследование его развития (то есть исторический анализ)…»

[5] См. Н.Карев. К вопросу о теоретических корнях правого уклона. «Большевик», 1930, №2, стр. соотв. 37, 40, 39, 40, 44 (курсив всюду мой. – Т.Х.).

[6] См. у В.П.Кузьмина:

«…системный подход и принцип развития… различны по самому характеру отражения объекта. Они рассматривают его с разных сторон, но в этом же проявляется и их потенциальная взаимодополняемость». («Вопросы философии», 1980, №2, стр.54. Курсив мой. – Т.Х.)

[7] См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 20, стр.526.

[8] «Вопросы философии», 1980, №2, стр.54 (прим.). Курсив мой. – Т.Х.

[9] Ср. у Э.В.Ильенкова, совершенно верно отмечавшего, – только, правда, не по поводу «системного подхода» как такового, но касательно всей прежней, статической («формальной») логики и методологии вообще:

«Какой-либо иной логики, могущей выступать наряду с диалектикой, составлять её “дополнение” или конкурировать с ней в борьбе за умы учёных, не существует, в силу того обстоятельства, что диалектическое понимание мышления (Логика с большой буквы) в составе своей концепции заключает, на правах частностей, все те “рациональные зёрна”, которые старая чисто формальная логика в себе содержала, но придавала им абсолютно непререкаемое значение…» (Э.В.Ильенков. Проблема противоречия в логике. В кн.: Диалектическое противоречие. Политиздат, М., 1979, стр.132.)

[10] «Вопросы философии», 1980, №2, стр.54 (прим.). Курсив мой. – Т.Х.

[11] Ср.:

«Бернштейнианцы принимали и принимают марксизм за исключением его непосредственно-революционной стороны».

«Когда история человечества подвигается вперёд со скоростью локомотива, это – “вихрь”, “поток”, исчезновение всех “принципов и идей”. Когда история двигается с быстротой гужевой перевозки, это – сам разум и сама планомерность. Когда народные массы сами… начинают творить историю, воплощать в жизнь прямо и немедленно “принципы и теории”, – тогда буржуа чувствует страх и вопит, что “разум отступает на задний план”…»

«Они кричат об исчезновении мысли и разума, когда… наступает период непосредственной политической деятельности “простонародья”, которое попросту прямо, немедленно ломает органы угнетения народа, захватывает власть, берёт себе то, что считалось принадлежащим всяким грабителям народа, одним словом, когда именно просыпается мысль и разум миллионов забитых людей, просыпается не для чтения только книжек, а для дела, живого, человеческого дела, для исторического творчества…» (В.И.Ленин. ПСС, т. 41, стр.386, 389, 390–391.)

[12] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 1, стр.137.

[13] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 29, стр.227.

[14] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 23, стр.43–44; К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 21, стр.302.

[15] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 29, стр.234.

[16] Мы оговорили бы лишний раз, что пафос вышепроведённых рассуждений направлен не против гомеостаза как реального феномена окружающей нас действительности, но только против его абсолютизации, «автономизации» и иных попыток «эмансипировать» статические закономерности от динамических.

Сами же по себе гомеостатические «диспозиции» – это вполне определённая область объективно-реальных отношений, лобовая «борьба» с которыми нелепа, как и «борьба» с любым другим объективно-сущим естественноисторическим фактором; речь идёт лишь о том, что надо ясно видеть их включённость – также сугубо объективную! – в «спираль развития» как в процессуальную структуру высшего ранга, видеть их подчинённое, субординационное положение в этой высшей структурности и не пытаться из статики сделать некую самодовлеющую, «равноправную» с мировой динамикой процессуальную форму.

Сказанное проиллюстрируем кратким примером, – благо за таковым не потребуется далеко ходить.

«Как известно, – фантазирует на страницах “Вопросов философии” В.И.Кураев, – материалистическая диалектика, характеризуя процесс развития, различает две основные его формы: эволюционную и революционную. Первая форма развития – это медленное, постепенное изменение объекта. Вторая форма развития – резкое, скачкообразное изменение объекта, связанное с коренными преобразованиями его структуры и содержания. Между этими двумя формами развития существует сложная диалектическая связь». (В.И.Кураев. Ленинское понимание познания и проблема роста знания. «Вопросы философии», 1980, №4, стр.101.)

Следует надеяться, – рано или поздно выявится дотонка, кому и зачем нужно было, чтобы подобные (так называемые «ленинские») около-«диалектические» измышления, окутавшие нынче материалистическую диалектику словно неким гнилым туманом, десятилетиями пропагандировалась под грифом ведущего философского журнала и ведущего философского института в стране.

Марксистско-ленинская диалектическая логика, естественно, никаких «двух форм развития» не знает; развитие в марксистской диалектике – это единая мировая процессуальная «тотальность», в которой периоды статического уравновешивания, накопления количественных изменений (или, что то же, роста) закономерно чередуются со скачкообразными обновлениями самих предпосылок роста, качественных определённостей развивающегося «куска материи». В.И.Ленин в «Философских тетрадях» толковал не о двух «формах» развития, но о двух его концепциях (которые, действительно, можно различить как «эволюционную» и «революционную»), причём одну из них – и именно «эволюционную», статически-ростовую! – он считал мёртвой, бледной, сухой, а «революционную» (т.е. собственно-диалектическую) – единственно жизненной. Самоочевидная причина столь «несимметричного», «неравноправного» размежевания обеих концепций заключена – и это ясно всякому непредвзятому глазу – не в чём ином как в объективном «неравноправии» описываемых ими типов движения: гомеостаз, рост в пределах строго-очерченного неменяющегося качественного основания – не какая-то независимая «форма» мирового процесса, а его всецело субординированный, «встроенный» момент. Псевдодиалектическое сочинительство на тему двух взаимноравноправных (будто бы) «форм развития» нацелено, – в сущности, – на то, чтобы искусственно подштопать плоско-эволюционистскую, позитивистскую трактовку мирового процессирования, ещё во времена В.И.Ленина бесповоротно «забракованную» всем ходом прогрессивного научного познания, и противопоставить её ленинской революционной диалектике не как исторически-преодолённую ступень, но в ранге некоего конкурентоспособного «соперника». Ничего другого домыслы о «двух формах развития» в себе не содержат, и было бы ненужным идеологическим благодушием рассматривать их как допустимую и чем-то оправданную разновидность положительных «научных исканий».

[17] См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 20, стр.640.

[18] A.М.Миклин. Проблема развития в современной марксистской философии. «Вопросы философии», 1980, №1, стр.81.

[19] Там же, стр.85.

«…развитие способом существования материи никак не является», – усердствовал другой автор «Вопросов философии» ещё в 1968г.

«…понятие развития является более узким, чем понятие изменения».

«…развитие по отношению к движению, изменению выступает как частное по отношению к общему».

«Развитие – это сторона отдельных изменений, существенная особенность которой заключается в действии трёх основных законов диалектики…» (В.М.Семенчев. Понятие развития и законы диалектики, «Вопросы философии», l968, №2, стр. соотв. 105, 104, 105, 108. Курсив мой. – Т.Х.)

[20] «Вопросы философии», 1980, №1, стр.84, 83. Курсив мой. – Т.Х.

[21] См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 20, стр.391.

[22] Сознавая, что изложение несколько затягивается, не могу всё-таки не отметить и аналогичную подтасовку (подсовывание грубой «взаимоутрясательской» статики взамен марксистски-научной динамики) в аргументации уже упоминавшегося нами В.П.Кузьмина:

«…чтобы получить объективную картину процессов, необходимо/?/ составляющие процесс факторы исследовать сначала “на собственной основе”, а затем уже изучать их в различных ситуациях взаимодействия…»

«…только глубокая, точная и всесторонняя разработка прогнозов экономического, научно-технического, социального, культурного, а также международного политического развития – каждого на своей собственной основе – позволяет осуществить полисистемный синтез высшего уровня, необходимый для принятия решений, определяющих политику коммунистического строительства на ближайшую и далёкую перспективу». (В.П.Кузьмин. Место системного подхода в современном научном познании и марксистской методологии. «Вопросы философии», 1980, №1, стр.72. Курсив мой. – Т.Х.)

Самое непостижимое, – казалось бы, – и комически-гротескное здесь, это, бесспорно, «системные» словеса, которыми в изобилии сопровождаются столь выраженно-антисистемные рекомендации; ну при чём тут, действительно, «системный подход», когда нас всячески заклинают рассматривать составляющие какого-либо объективного процесса непременно и прежде всего вне системы, изолированно, «каждую на своей собственной основе»?

Между тем, сей «методологический» гротеск имеет вполне прозаичную и на свой лад рациональную разгадку: жёстко изолированные «собственные основы» социальных факторов понадобились отнюдь не для того, чтобы «получить объективную картину» и «осуществить полисистемный синтез», а единственно лишь, чтобы марксистскую диалектическую «формулу системности» общественно-исторического развития вытеснить всё той же «формулой» социального гомеостаза, мертвенного экономического, политического, культурного «статус кво».

Соответственно, – здесь нужно постараться любой ценой расщепить, «расковырять» тот костяк общественно-исторической системности, которым оперируют в диалектическом и историческом материализме: представление об общественно-экономической формации как о некоем развивающемся целом и о сущностном противоречии данной формации, которое является источником и детерминантом её развития на разбираемом отрезке её истории. С этой-то целью и придумываются квазиавтономные «собственные основы» для экономических, политических и прочих изменений; как будто у политики, – скажем, – есть некая «собственная основа», помещающаяся где-то вне материального производства, или у международного политического развития – некие «основы» помимо противоборства, взаимоограничения, «взаимоналожения» классово-различных общественных устройств на мировой арене. Вслед за тем как социальные компоненты (экономика, политика, наука и др.) «выломаны», таким образом, из «костяка системности», которым связывает их марксизм, – из структуры определённого общественно-экономического уклада и его сущностного противоречия, – их опять соединяют, но уже, естественно, не схемой диалектического противоречия, а схемой гомеостаза; вся эта «имплантация» теории равновесия вместо диалектики пышно именуется «полисистемным синтезом», якобы озаряющим ближние и дальние перспективы коммунистического строительства. Само собой разумеется, что в действительности коммунистическому строительству от таких «полисистемных синтезов» один только вред, и проистекающие отсюда «перспективы» не более достоверны, нежели те, согласно которым мы к нынешнему году должны были бесплатно пользоваться общественным транспортом и проживать в бесплатных квартирах.

[23] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 26, стр.53; т. 29, стр.99.

[24] «Вопросы философии», 1980, №1, стр.86.

[25] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 20, стр.65.

[26] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 1, стр.153 (прим.).

[27] Там же, стр.142, 143, 167 (курсив и разрядка мои. – Т.Х.).

[28] См. в ранее цитированной статье Н.Карева по адресу бухаринской политической методологии: «превращение отличительных особенностей определённых, ограниченных во времени условий, задач и методов работы в постоянную, общую закономерность целой исторической эпохи».

[29] См. Н.П.Дубинин. Популяционная концепция и типологическое мышление в проблеме человека. «Вопросы философии», 1975, №10, стр.81.

[30] Ср. С.А.Рудзявичюс. Генетика человека как биосоциальное знание. «Вопросы философии», 1975, №12, стр.137, 138 (курсив всюду мой. – Т.Х.):

«…наследственность (генетическая программа) человека… сама испытывает основополагающее влияние социальной детерминации».

«Наследственная основа и биосоциальная природа человека, несмотря на их “очевидную” внешнюю стабильность, в принципеисторичны. Другое дело что эта область совершенно недостаточно нами познанаособенно мозг, который и выступает, видимо, основным “субстратом” биосоциальной эволюции современного Homo sapiens».

[31] В.И.Ленин. ПСС, т. 29, стр.194.

[32] Ср. правильные, в общем и целом, замечания А.Г.Спиркина:

«…все новации в сфере материального и духовного производства генерируются только в реальных головах конкретных индивидов.

…человек есть продукт не только данного общества, а всей всемирной истории. Он аккумулирует в себе то, что накоплено веками…»

«Современный человек поэтому неизмеримо более глубок, чем наличное общество: он всегда намного “старше” его». (Философия и социальный прогресс /материалы Международного симпозиума/. «Вопросы философии», 1977, №9, стр.28. Курсив мой. – Т.Х.)

[33] Г.В.Ф.Гегель. Наука логики, т. 1. «Мысль», М., 1970, стр.185–186.

[34] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 29, стр.176.

[35] См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 12, стр.726.

[36] К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 23, стр. соотв. 775, 82, 85, 82, 102–103, 96. Курсив мой. – Т.Х.

[37] Там же, стр.91. Курсив мой. – Т.Х.

[38] Ср. такое, хотя бы, завиральное «определение» (типичное для «марксистской» литературы вышеобрисованного сорта):

«…основные процессы развития современных производительных сил… относятся к явлениям, лежащим вне сферы деятельности классов и общественных формаций/!/, и которые необходимо считать квазиестественными». (А.Бауэр, В.Эйхгорн. Исторический материализм и общественный прогноз. «Вопросы философии», 1969, №9, стр.19. Курсив мой. – Т.Х.)

Ничего не скажешь, хорош «исторический материализм» (и хорош отсюда выйдет «общественный прогноз»!), в котором «вне сферы деятельности классов» очутилось – ни более ни менее – как раз преимущественное поле деятельности любого класса-производителя, всегда и в первую очередь являющегося главной материально-производящей силой.

[39] См. Э.В.Ильенков. Диалектическая логика. Политиздат, М., 1974, стр.150; Э.В.Ильенков. Проблема идеального. «Вопросы философии», 1979, №6, стр.130.

[40] «Вопросы философии», 1979, №6, стр.136.

[41] Э.В.Ильенков. Проблема идеального. «Вопросы философии», 1979, №7, стр.151, 148.

[42] «Вопросы философии», 1979, №7, стр.158; Э.В.Ильенков. Диалектическая логика, стр.187; «Вопросы философии», 1979, №6, стр.139. Курсив мой. – Т.Х.

[43] См. «Вопросы философии», 1979, №7, стр.151.

[44] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 29, стр.149.

[45] «Вопросы философии», 1979, №6, стр.138.

[46] «Вопросы философии», 1979, №6, стр.138 (курсив мой. – Т.Х.); «Вопросы философии», 1979, №7, стр.153; «Вопросы философии», 1979, №6, стр.136 (курсив мой. – Т.Х.).

[47] Э.В.Ильенков. Диалектическая логика, стр.260–261, 208. Курсив мой. – Т.Х.

[48] В.И.Ленин. ПСС, т. 29, стр.195.

[49] См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 23, стр.21.


Короткая ссылка на этот материал: http://cccp-kpss.su/95
Этот материал на cccp-kpss.narod.ru

ArabicChinese (Simplified)DutchEnglishFrenchGermanItalianPortugueseRussianSpanish