Секретарь-координатор
Большевистской платформы в КПСС,
канд. филос. наук
Т.Хабарова
Выступление
на XVII заседании политклуба
Московского центра БП в КПСС
Москва, 6 сентября 1995г.
СЕГОДНЯШНЕЕ наше занятие, в общем, подводит черту под проблемным циклом, который был нами запланирован на минувший учебный год. Это современные проблемы восстановления и развития ПОЛИТИЧЕСКИХ отношений социализма: партии, государства, народа как совокупности граждан и как носителя верховной власти в стране; класса, который выступает (или, по крайней мере, должен выступать) консолидирующим ядром народа; личности; демократической системы в целом и т.д. Я не буду давать здесь характеристику – что удалось и что не удалось, потому что для этого нужно, чтобы все материалы были опубликованы и каждый мог их прочесть и сам сделать вывод, но этого пока нет. Думается, всё же удалось многое. И совершенно не случайно, что вот та на вид простая, но внутренне достаточно «хитрая» правовая конструкция Съезда граждан СССР, которую нам предстоит в ближайшие месяцы реализовать, – совершенно не случайно, что она разработана и предложена Большевистской платформой.
ПЕРЕХОЖУ ближе к вопросу, который выносится сегодня на обсуждение.
Не надо долго объяснять, что в стране правящими режимами полностью снят с повестки дня лозунг ВЛАСТИ ТРУДЯЩИХСЯ, к которому мы за годы нашего социалистического бытия так привыкли, что произносили и воспринимали его как аксиому, ни о чём особенно не задумываясь. Между тем, почва для размышлений тут была, и для весьма серьёзных. И не только в том плане, что лозунг этот и в советское время был, – увы, – далёк от его полного и подлинного осуществления, но и в плане того, на чём вообще зиждится его правомерность, и с какой стороны могли бы попытаться его атаковать люди, которые поставили бы себе целью в принципе от него избавиться.
А такие попытки предпринимались, и цели такие ставились; и что цели ставились именно такие, это подтвердил с убийственной силой дальнейший ход событий; хотя поднять об этом разговор где-то в 70-х годах, это значило навлечь на себя опасность, что объявят душевнобольным. Или, того не лучше, могли возбудить уголовное дело по обвинению в клевете.
И под прикрытием вот таких, с позволения сказать, «методов» научной дискуссии на нашем обществоведческом поприще уже как минимум со второй половины 60-х годов буквально буйствовали разные идеологические сорняки, вроде «теории научного управления», которые доказывали, что властно-управленческие отношения – вовсе не общедоступная вещь, а это предмет и область особой науки, и как таковые, они должны быть уделом профессионалов. Так, Г.Х.Шахназаров, небезызвестный, ещё в 1974г. писал в одной из своих книжонок: «…управление уже становится наукой, а в коммунистическом обществе/!/ оно будет только наукой». «…обыкновенной отраслью научного знания со своей прикладной сферой».[1]
Интересно, какая же мыслилась «прикладная сфера» у этой так называемой «обыкновенной отрасли научного знания». Читаем у В.Г.Афанасьева, бывшего главного редактора «Правды» и одного из основных мракобесов на ниве «научного управления», 1972г.: «…что означает управление людьми? …во-первых, правильное определение социальной роли каждого человека, его места в производстве, коллективе, семье, его функций, его обязанностей. Во-вторых, усвоение каждым человеком предназначенной ему социальной роли… В-третьих, обеспечение выполнения каждым человеком своей социальной роли…»[2]
Т.е., совершенно ясно, что не только ни о какой власти трудящихся речи уже не шло, но наоборот, рядовой гражданин изображался как пассивный объект манипуляций со стороны пресловутых «профессионалов», которые помимо его собственного личностного волеизъявления, практически бесконтрольно решают за него все коренные, наиглавнейшие вопросы его жизнедеятельности.
Подобные «концепции» свыше двадцати лет массированно внедрялись в общественное сознание, а в горбачёвскую эпоху были реализованы на практике, и в результате мы имеем то, что имеем, – власть, которая не стесняется во всеуслышание обзывать народ быдлом, через своих идеологических прилипал, и соответственно с народом обращается.
Таким образом, – вот оно, направление главного удара, которое было избрано идеологическими диверсантами для атаки на принцип социалистического народовластия, власти рабочих и крестьян: это дилемма ВЛАСТЬ И ЗНАНИЕ, которая и вынесена сегодня в заголовок политклуба. Власть, – говорят нам, – не может принадлежать какому-то простонародью, без разбора, кому попало; она должна принадлежать тем, кто ЗНАЕТ, кто компетентен, и только компетентность даёт человеку основания претендовать на участие во власти, в управлении государством, в руководстве другими людьми.
Что ж, – немало найдётся таких, кто скажет: а разве это, в общем-то, так уж неправильно? Кому же это понравится, если бюджет начнут составлять люди, которые ничего не смыслят в финансах и денежной системе, внешней политикой станут заведовать те, кто понятия не имеет, как строятся отношения на международной арене, и т.д. Дескать, – когда мы говорим, что каждая кухарка в принципе может управлять государством, это означает только одно: что при социализме всякий, вне зависимости от его исходного общественного положения, должен иметь возможность ВЫУЧИТЬСЯ на финансиста, дипломата и т.п., и если у него есть способности к этим делам, есть государственное мышление, пусть правит государством, кто же будет возражать.
Но эта точка зрения – существенно упрощённая. Возможность приобрести профессиональную управленческую подготовку, безусловно, должна быть открыта для каждого, у кого есть к тому способности и призвание; это само собой. Однако, в советском конституционном праве, когда наше государство характеризовалось как государство рабочих и крестьян, государство трудящихся, имелись в виду не те, образно говоря, «кухарки», которые сумели окончить институт международных отношений. Имелись в виду трудящиеся, которые пребывают на своих рабочих местах. И мы, когда приступим непосредственно к восстановлению Советской социалистической государственности, – а этого, надо надеяться, недолго ждать, – мы будем ориентироваться, очевидно, опять на них же: на тех, кто никуда не двинулся со своих рабочих мест в материальном и прочем производстве. И эти люди стране опять очень и очень понадобятся, – не меньше, чем в 20-е, 30-е, 40-е годы; потому что, когда народ начнёт приходить в себя от нынешней психополитической контузии, иллюзорное изобилие с прилавков наших магазинов сразу исчезнет, и кроме отечественных кухарок, доярок, ткачих, обувщиков и т.д., снова и уже по-настоящему наполнить эти прилавки будет некому.
ИТАК, проблему нашу мы немного, как говорится, повертели, и она приобрела следующий вид: существует какой-то род вот именно ГОСУДАРСТВЕННОГО знания, которым люди – и в первую очередь люди труда – обладают не в силу того, что они где-то этому обучались, а просто в силу того, что они есть то, что они есть. Причём, в данной связи этот род знания является безусловно высшим, приоритетным, и именно он, а не особый управленческий профессионализм, даёт право на власть и на соответствующую статью в Конституции.
Что же это за знание, которым люди, занятые в производстве, обладают как раз потому, что они там заняты, а не потому, что ушли оттуда учиться в институт?
Человек труда – это главный элемент производительных сил; мы к этому мотиву множество раз возвращались на наших предыдущих политклубах. А производительные силы – это наиболее революционная, динамичная сторона материального общественного производства. На производстве же, как на базисе, возвышается, – как известно, – всё прочее здание общественно-экономической формации. Я здесь ни одного слова не говорю, которое бы не было сказано и на разные лады повторено на предыдущих занятиях.
Стало быть, человек как непосредственный участник общественного производства – это не какой-то довесок к объективной социальной действительности, который только и должен, что к ней приспосабливаться; нет, но он сам есть точка роста этой объективной общественной действительности, он есть как бы нервный ствол, ядро, канал, через который проходит энергетический импульс мирового эволюционного процесса. Проходит, чтобы реализоваться на социальном уровне развития материи.
И опять-таки, я ничего нового не говорю. Мы всё это разбирали на политклубе по философии чучхеизма и употребляли там для характеристики этой концептуальной картинки красивую формулировку: субъект есть вершина развития объекта. На этой ступени материального развития, – скажем теперь, для разнообразия, словами замечательного русского мыслителя А.И.Герцена, – на этой ступени «движение становится деянием, – энергия является, как ум; вещество делается субъектом, живым носителем перемены…»[3] Кстати, книгу Герцена «Письма об изучении природы», откуда взято это высказывание, настоятельно рекомендую прочитать всем, кто интересуется философией.
Следовательно, то высшее знание, которым обладает трудовой народ как главный элемент производительных сил, – это его совокупное, солидарное знание о себе самом как о материальном носителе наиболее важных, решающих перемен в жизни общества, т.е. объективно обусловленных перемен в структуре способа производства. Иными словами, это КЛАССОВОЕ САМОСОЗНАНИЕ ТРУДЯЩИХСЯ, САМОСОЗНАНИЕ ОСНОВНОГО ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОГО КЛАССА ДАННОЙ ЭПОХИ.
И этих вопросов мы, – опять-таки, – уже касались, и не далее как на предыдущем политклубе по «Анти-Дюрингу» Ф.Энгельса.
Почему это знание – высшее? Потому что сам народ, сами трудящиеся массы представляют собой первичную материальную оболочку, материальное тело объективно-исторической закономерности, которая в жизни общества реализуется. Они ей служат материальным проводником, и вот её, фигурально говоря, прохождение через них они и выражают в формах своего солидарного, т.е. классового самосознания. Знать больше этих людей об этой закономерности нельзя, потому что она, собственно, через них и существует; нельзя знать о ней откуда-то со стороны, потому что она – как божья благодать: если она осенила не вас, а другого человека, то для вас на этом всё и заканчивается. Можно знать о закономерностях изменения способа производства СТОЛЬКО ЖЕ, сколько знает класс-производитель (он же, как правило, и класс-революционер); но для этого нужно просто с ним самоотождествиться, стать на его классовую точку зрения. В силу самой по себе объективной конструкции нашего социального бытия, истина о развитии человечества (и вместе с ним и о развитии природы, Космоса) открывается только с точки зрения класса – гегемона той или иной исторической эпохи.
Поэтому несостоятельны все рассуждения о надклассовых, надчеловеческих (или, как в последнее время стали это называть, общечеловеческих) истинах, науках, теориях и пр. Философски это подход позавчерашнего дня. С правильно истолкованной марксистской позиции, концептуальный эфир, в котором формируется всё остальное человеческое знание, – это мировосприятие класса, экономически господствующего, как В.И.Ленин говорил о пролетариате, над центром и нервом хозяйственной системы.[4] Т.е., это класс, который держит хозяйственную систему на своих плечах, в данный исторический момент. Или ещё, – «заведует» данным экономическим порядком; напомню эту прекрасную ленинскую формулу, которая цитировалась на политклубе по «Анти-Дюрингу».
КЛАССОВОМУ САМОСОЗНАНИЮ нельзя научиться в институте, оно приобретается из жизненного опыта, откуда, собственно, приходят и все великие идеи, когда-либо руководившие человечеством.
«Всякий народ, взятый в своей совокупности, – писал М.А.Бакунин, – и всякий чернорабочий человек из народа – социалист по своему положению». «Вечно нищий, обиженный и забитый, он по инстинкту, на факте – естественный представитель всех нищих, обиженных и забитых, – а что такое весь социальный вопрос, если не вопрос об окончательном и всецелом освобождении всех нищих, обиженных и забитых?»
«…к счастью, народы образуются и развиваются… не столько книжною, сколько исторически опытною наукою, многовековою жизнью и испытаниями жизни». «Этот прогресс совершается, конечно, не путём книжного образования, а путём естественного нарастания опыта и мысли, передаваемого из рода в род и необходимым образом расширяющегося, углубляющегося по содержанию, совершенствующегося и облекающегося в свои формы…»
«…возьмите человека наименее образованного и самого нелепого, если вы в нём только действительно откроете инстинкты и честные, хотя и тёмные, стремления, соответствующие социально-революционной идее, как бы дики ни были его настоящие представления, вы не пугайтесь, а только займитесь им серьёзно, с любовью, и вы увидите, как широко и как страстно он обнимет, усвоит вашу идею или, вернее, свою собственную идею, потому что она не что иное, как ясное, полное и логическое выражение его собственного инстинкта, так что вы в сущности не дали ему ничего, не принесли ему ничего нового, а только уяснили ему то, что в нём жило гораздо прежде, чем он встретился с вами» «…он вас поймёт непременно, и пожалуй, даже поймёт глубже, живее, цельнее, чем вы понимаете сами. Он вас поймёт потому, что все эти кажущиеся отвлечённости прямо относятся к его страстям… находят тысячу подтверждений в его историческом и ежедневном опыте, дают ответ на самые мучительные запросы его ума и его сердца, обещают конец его бедам, его обидам, его страданиям, соответствуют, наконец, образовавшимся в нём представлениям о справедливости и о настоящем порядке. Дайте себе труд поговорить с ним серьёзно, помогите ему, сколько надо и не больше как надо, формулировать его же собственные, глубокие и насущные инстинкты, запросы и требования, и вы увидите, что он серьёзнее и глубже социалист, чем вы сами».
«Нужно быть олухом царя небесного или неизлечимым доктринёром, для того чтобы вообразить себе, что можно что-нибудь дать народу, подарить ему какое бы то ни было… новое умственное или нравственное содержание, новую истину и произвольно дать его жизни новое направление…» «Народная жизнь, народное развитие, народный прогресс принадлежат исключительно самому народу».[5]
К творческому наследию М.А.Бакунина, очень яркого и своеобразного представителя и отечественной, и мировой прогрессивной философской традиции, мы не однажды на наших политклубах обращались; приведённые здесь высказывания взяты из его работ «Наука и насущное революционное дело» и «Государственность и анархия».
СОБСТВЕННО, мы уже сказали и затвердили наиболее существенное из того, что нам нужно было сегодня сказать: что высшим родом знания, доступного человечеству, является САМОСОЗНАНИЕ, МИРОВОСПРИЯТИЕ, МИРООЩУЩЕНИЕ ОСНОВНОГО КЛАССА-ПРОИЗВОДИТЕЛЯ ДАННОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПОХИ, – того класса, который в данном историческом периоде выступает как главный элемент производительных сил, – и что именно на этом, на этой специфической «компетентности» базируется право класса-производителя, право трудового народа на власть.
Конечно, тут возникает множество самых разных проблем, но все они вторичны и производны от правильного ответа на решающий вопрос: присуща ли трудящимся массам как таковым какая-то форма познания социальной действительности, которая по своей высоте и мощи оправдывала бы статью в Конституции социалистического государства – «вся власть в стране принадлежит трудящимся города и деревни»? Мы отвечаем на этот вопрос – да, такая форма познания трудящимся самим по себе присуща, вне зависимости от их обучения в университетах, и это определяется тем, что трудящиеся сами суть элемент объективной социальной действительности, причём элемент наиболее подвижный, динамичный, революционный. И ещё тем это определяется, что трудящиеся являются совокупным носителем объективного социального динамизма не просто как какая-то вещная масса, но как мыслящие, разумные, сознательные существа. В.И.Ленин говорит в «Материализме и эмпириокритицизме»: объективная реальность, т.е. классовая природа современного общества и его классовые идейные тенденции.[6] Марксистско-ленинская философия в целом, в своих лучших образцах, всегда видела основу объективной реальности общества не в вещах, не в технике и т.п., а в людях, в их первоисходном разбиении на классы, в их междуклассовых отношениях и в их классовом самосознании.
Два проблемных узла тут просматриваются сразу, причём они тесно связаны, переплетаются между собой. Давайте ими займёмся и этим на сегодня ограничимся, поскольку материал концептуально сложный, и в одно выступление его при всём желании во всём его объёме не втиснешь.
Итак, первая проблема: самосознание класса-гегемона и то, что принято вообще называть наукой, теорией и т.д., в том числе и революционная теория, – каково соотношение между ними?
И вторая проблема; как должно быть реально устроено государство, в котором согласились, что трудящиеся являются не только рабочей силой на производстве, но и носителями какого-то чрезвычайно важного для всей системы знания, откуда и проистекает их право на власть?
ПРОБЛЕМА ПЕРВАЯ решается поначалу достаточно просто.
Наука конкретизирует, детализирует, развивает тот мировоззренческий остов, который задаётся классом-революционером в период его стремления к власти и прихода к власти. Процесс этот скоординирован в основном объективно, а субъективно участвующие в нём учёные могут вообще не знать друг о друге, никак между собой не соприкасаться, жить в разных странах и совершенно не понимать, что их связывает служение одному и тому же классу. Если бы Копернику, Галилею, Ньютону, Лавуазье, Ляйелю и ещё целой плеяде великих естествоиспытателей той поры сказали, что они вырабатывают и оттачивают интеллектуальные инструменты классового господства буржуазии, эти люди вернее всего просто не поняли бы, о чём с ними говорят. Но объективная суть происходившего и объективная внутренняя связь всей этой деятельности, тем не менее, были именно таковы.
Естественно, и самосознание даже наиболее угнетённого класса нельзя себе представлять существующим лишь в виде какого-то коллективного инстинкта. У класса всегда находятся идеологи, которые приводят его мироощущение в систему, последовательно и доказательно излагают его устремления, цели и пр. Но этот процесс взаимонахождения класса и идеолога скоординирован также лишь внутренне, а внешне дело может выглядеть так, что и идеолог не сразу понимает, кому, собственно, он призван служить, да и класс не сразу улавливает, что этот человек совсем из другого социального слоя, на непривычном языке объясняет ему всего лишь его собственную всепоглощающую жизненную обиду и его собственную главную жизненную задачу. Когда мы слышим хорошо нам знакомые рассуждения о внесении революционного сознания в массы, о соединении революционной теории с массовым движением и т.п., то надо иметь в виду, что здесь правильнее было бы говорить именно о процессе внешнего, эмпирического, так сказать, взаимообретения этих факторов, которые внутренне нерасторжимы и попросту не появляются на белый свет один без другого. Если образовался пролетариат, то обязательно будут Маркс и Энгельс, а если появились Маркс и Энгельс, то это означает, что образовался и выходит на историческую авансцену пролетариат. Но на лбу, как говорится, ни у кого не написано, в том числе и у Маркса, что это вождь мирового пролетариата, поэтому внешне тут могут быть достаточно длительные коллизии, притирки, взаимонепонимание и т.д.: всё то, что и подразумевается под процессом внесения в массы определённой суммы идей.
Собственно, это не «внесение», буквально, в массовое сознание чего-то изначально там не присутствовавшего, но это, скорее, прояснение и актуализация, систематизация того, что жило там и до встречи с вами, говоря словами Бакунина. Это важная перестановка акцента, и это непременно надо учитывать.
Сюсюкать и присаживаться на корточки с людьми, по нашему твёрдому убеждению, тоже большая ошибка. При том подходе, который здесь очерчен, не только вы обязаны понять массу, но и масса ОБЯЗАНА понять вас, ибо объективно вы несёте ей не что иное, как её же собственное, лишь прояснённое и упорядоченное, постижение всего совершающегося. Идеолог должен быть в этом своём требовании именно ВЗАИМОпонимания с массой настойчив и неуступчив, и это создаёт между ним и массой силовое поле, которое в конце концов убеждает и увлекает людей.
ВТОРАЯ ПРОБЛЕМА – как должно быть устроено государство, базирующееся вот на такой идеологии: люди труда – это главный элемент материальной общественной действительности и безусловный носитель власти не только потому, что всё в обществе делается их руками, но также и потому, что их совокупная интеллектуально-нравственная оценка этой действительности – это своего рода истина в последней инстанции, и она непременно в конце концов осуществляется и изменяет мир, и противиться этому бесполезно.
Стало быть, через трудящиеся массы как главный элемент производительных сил проходит решающий материальный импульс к изменению, преобразованию способа производства, самых основ общественно-экономической формации.
Ну, а как вообще до сих пор в истории менялся способ производства? Если говорить о коренных, качественных преобразованиях, – то только через социальную революцию. Вот и получается, что огромнейший преобразовательный потенциал народа как творца истории до сих пор реализовался по крайне упрощённой, исторически неразвитой схеме: народ терпит данный способ производства, участвует в нём как рабочая сила, покуда можно терпеть, а когда терпеть дальше уже никак нельзя, сбрасывает и рушит его посредством революции.
Одной из громадных заслуг В.И.Ленина как теоретика мне лично представляется то, что он смог понять революцию как единственно доступную до сих пор народу форму проявления его творчески-преобразовательного потенциала. На предыдущем политклубе цитировалась как раз в этой связи статья В.И.Ленина (1906г.) «Победа кадетов и задачи рабочей партии». Как это нередко бывает, давно уже утратили актуальность и всякий исторический интерес те конкретные события, по поводу которых была написана статья: когда, где и при каких обстоятельствах, и в чём именно победили кадеты, теперь мало кого волнует. Но развитый в этой статье взгляд на революцию как на высший метод исторического творчества народа,[7] чем дальше, тем всё больше поражает красотой и мощью философско-политической догадки. Поэтому приведу ещё некоторые фрагменты из этой ленинской работы, – тем более что тут есть весьма знаменательная перекличка и с нашим сегодняшним днём, и с нашими сегодняшними делами.
«…в период “вихря”, – работа создавалась по горячим следам революции 1905г., – применялись некоторые особые методы этого творчества, чуждые иным периодам человеческой жизни. Вот наиболее существенные из этих методов: 1) “захват” народом политической свободы, – осуществление её без всяких прав и законов и без всяких ограничений…; 2) создание новых органов революционной власти… Эти органы создавались исключительно революционными слоями населения, они создавались вне всяких законов и норм всецело революционным путём, как продукт самобытного народного творчества, как проявление самодеятельности народа, избавившегося или избавляющегося от старых полицейских пут».[8]
Здесь, в общем-то, всё про нас и про наш Съезд граждан СССР, с одним лишь уточнением: мы действуем не «без всяких прав и законов», а по тем законам, которые считаем приемлемыми и нужными для нас, т.е. по советским законам. А в смысле безоглядности разрыва с законами ненавистного антинародного режима, действительно, – дело именно так и должно обстоять, что они просто не должны для нас существовать.
Немного продолжу цитирование.
«Ураган разрушал организации! Какая вопиющая неправда! Назовите такой период в русской или всемирной истории, найдите такие шесть месяцев или шесть лет, когда бы для свободных самопроизвольных организаций народных масс было сделано столько, сколько в шесть недель русского революционного вихря… Знаете ли вы, что рабочий народ, серая масса, никогда не шла так охотно в политические организации, не увеличивала так гигантски состав политических союзов, не создавала самобытных полуполитических организаций вроде Советов рабочих депутатов?» «Резюмируем: организаторское творчество народа… проявляется в периоды революционных вихрей в миллионы раз сильнее, богаче, продуктивнее, чем в периоды так называемого спокойного (гужевого) исторического прогресса». «…именно революционные периоды отличаются большей широтой, большим богатством, большей сознательностью, большей планомерностью, большей систематичностью, большей смелостью и яркостью исторического творчества по сравнению с периодами мещанского, кадетского, реформистского прогресса».[9]
Какой же отсюда вывод? Если революционные периоды блещут широтой, богатством, смелостью и яркостью проявления народных творческих сил, то, – значит, – надо после завоевания власти трудящимися революционный период как бы «растянуть». Надо сделать так, чтобы та характеристика революционного периода, благодаря которой он выступает как период наивысшего творческого подъёма для народа, – чтобы эта характеристика присутствовала в жизни народа постоянно. Иными словами, нужно как бы самоё революцию ИНСТИТУЦИОНАЛИЗИРОВАТЬ, сделать её постоянно присутствующим в жизни общества, институциональным фактором. Конечно, это не следует так понимать, что всё время надо что-нибудь ломать и крушить, не заниматься спокойным созидательным трудом. Но та черта непосредственного революционного процесса, которая позволяет о нём говорить как о творческом самовыражении народа, она не должна из жизни именно государства трудящихся уходить уже никогда.
Нетрудно убедиться, что вся, по существу, история практического послеоктябрьского социализма в нашей стране, пока он развивался по восходящей линии, шла под знаком поисков в этом направлении. Хотя, может быть, никто тогда не употреблял предложенную нами формулировку задачи: институционализировать революцию.
Прежде всего, откуда взялось само представление о диктатуре пролетариата как о государственном устройстве, в системе которого основной руководящей силой является пролетарская партия?[10]
Я напомню описание диктатуры пролетариата, данное в работе И.В.Сталина 1926г. «К вопросам ленинизма», – ибо у нас по сию пору, как ни странно, можно услышать, будто партия после Октября чуть ли не узурпировала власть у Советов, а 6-ая статья появилась в Конституции СССР 1977г., в общем и целом, по ошибке.
«Партия осуществляет диктатуру пролетариата». Причём, отмечу, что всё сталинское изложение сопровождается скрупулёзнейшими ссылками на В.И.Ленина. «Партия осуществляет диктатуру пролетариата. Но она осуществляет её не непосредственно, а при помощи профсоюзов, через Советы и их разветвления». «Её назначение состоит в том, чтобы объединять работу всех без исключения массовых организаций пролетариата и направлять их действия к одной цели, к цели освобождения пролетариата». «Высшим выражением руководящей роли партии… у нас, в Советском Союзе, в стране диктатуры пролетариата, следует признать тот факт, что ни один важный политический или организационный вопрос не решается у нас нашими советскими и другими массовыми организациями без руководящих указаний партии. В этом смысле, можно было бы сказать, что диктатура пролетариата есть, по существу, “диктатура” его авангарда, “диктатура” его партии, как основной руководящей силы пролетариата».
«Но это нельзя понимать так, что партия осуществляет диктатуру пролетариата помимо государственной власти, без государственной власти, что партия правит страной помимо Советов, не через Советы. Это ещё не значит, что партию можно отождествить с Советами, с государственной властью. Партия есть ядро власти. Но она не есть и не может быть отождествлена с государственной властью».[11]
Вот, как говорится, и поди разберись. Ядро власти, но не может быть с ней – с властью – отождествлена. Откуда, почему столь, в общем-то, замысловатая конструкция?
Но вещи становятся на свои места, если держать перед глазами неоднократные ленинские указания на то, что во время революции народ создаёт новые органы власти, «творит новое революционное право»[12] и что вообще революционное творчество народа имеет ярко выраженную «организаторскую», как её Ленин называет, нацеленность. Т.е., – по сути, – народ в революции непосредственно, без всяких специально созванных Учредительных собраний, выступает как УЧРЕДИТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ, его революционные действия носят УЧРЕДИТЕЛЬНЫЙ характер. Поэтому одна из первейших и кардинальнейших задач «институционирования революции» и выглядит как проблема создания ПОСТОЯННО ДЕЙСТВУЮЩЕЙ УЧРЕДИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТИ. Вот эту проблему и пытались разрешить великие наши мыслители и практики, вырабатывая те представления о механизме пролетарской диктатуры, которые были изложены выше. И механизм этот, – прямо скажем, – невозможно ни понять, ни принять, если не видеть в нём того, чем он в конечном итоге являлся и является: а именно, это был и есть поиск решения всемирноисторической по своей значимости задачи построения государственности с постоянно действующей учредительной властью. Функции этой постоянно действующей учредительной власти и должна, собственно, выполнять партия.
Этот принцип, кстати, следовало бы затвердить в нашей политико-философской теории наряду с другим важнейшим принципом Советской государственности: нераздельностью законодательной и исполнительной властей. Если будет определённо и аргументированно указано, что Коммунистическая партия при социализме – это не что иное, как постоянно действующая учредительная власть, этим мы и себе жизнь существенно облегчим, и другим понять специфику и сущностную ориентацию нашего государственно-правового устройства будет куда проще.
Могут задать вопрос: а насколько это, всё-таки, нужно, чтобы учредительная власть в государстве действовала постоянно? Ведь не каждый год и даже не каждое десятилетие приходится менять государственный строй?
Но, во-первых, общественное развитие исторически повсеместно ускоряется. Во-вторых, в стране, где в руках государства находятся экономика и вся социальная сфера, многие решения, формально не затрагивающие Конституцию, на самом деле приобретают учредительное, в юридическом смысле, значение. Меняются имущественные права и социальное положение целых слоёв населения, как это было, например, у нас во время той же коллективизации; принимаются решения, на первый взгляд, сугубо специальные, экономические, но проведение их в жизнь чревато незапланированным (или, хуже того, искусно и коварно запланированным) подрывом существующего общественного строя. Так получилось с «экономической», в кавычках, реформой 1965-67гг., которая, как таран, разбомбила народное хозяйство и проложила путь антисоциалистическому государственному перевороту. И коль скоро такие процессы фактически всё равно совершаются, да подчас ещё и с катастрофическими последствиями, то зачем же это надо, чтобы учредительные властные решения, неопознанно и беспрепятственно, проходили как оперативно-управленческие? Лучше уж пусть та структура в обществе, которая практически присвоила себе прерогативы учредительной власти, – пусть она будет опознана, идентифицирована в качестве таковой, а её действия в этом статусе введены в какие-то рамки и упорядочены. Даже вне всякой зависимости от предыдущих рассуждений о необходимости «институционирования революции».
И ещё один вопрос мне могут здесь подбросить: ну вот, вы сами же себе противоречите. Выходит, у нас все эти десятилетия в лице Центрального Комитета партии заседало некое перманентное Учредительное собрание, а мы даже не понимали, какими полномочиями мы сами, вроде бы, этот орган наделили? Не от этого ли все наши беды и приключились?
Однако, накладки произошли не потому, что принцип постоянно действующей учредительной власти начал воплощаться в жизнь, а потому, во-первых, что этот объективно обусловленный процесс не был должным образом понят и осмыслен. И ещё потому, что узаконить партию как ядро властной системы – этого далеко не достаточно. Всякий новый структурно-политический принцип должен утвердиться как бы в двух уровнях – на уровне государства как целого и на уровне отдельно взятой личности. Так, система представительной демократии достигает полноты и расцвета лишь при введении всеобщего избирательного права. Представительные учреждения были ведь и в добуржуазную эпоху, но если нет свободы избирать в эти учреждения, если ограничения на каждом шагу, то и представительная власть как таковая, можно считать, не действует.
Точно так же и с принципом постоянно действующей учредительной власти. Он должен быть установлен не только на уровне общего партийно-государственного механизма, но и доведён до личностей, взятых «врассыпную». Не только должна быть в государстве постоянно «учредительствующая», т.е. способная и призванная вносить качественные изменения структура; но и каждый гражданин должен обрести возможность в любое время, а не в одни лишь особые, редкие периоды общественной жизни, выступить творцом, новатором, инициатором на том поприще, где он объективно призван это сделать.
Те, кто регулярно посещает наш политклуб, наверное, уже догадались, – и я очень надеюсь, что догадались, – что сейчас я скажу о сталинской программе развёртывания самокритики и массовой критики снизу. Действительно, эта программа институционирования массовой критически-творческой инициативы объективно должна была достроить, довершить, замкнуть в целостность систему диктатуры пролетариата – государственности, где учредительная власть стала постоянно действующей, т.е. социальное творчество, социальное новаторство, исходящее из народных низов, превратилось в институт.
Хотелось бы несколько слов сказать в данной связи о судьбе диктатуры пролетариата вообще. Это государственно-правовая конструкция, прорывная по своему историческому значению, по своей гигантской духовно-нравственной нагрузке; исключительно сложная, открывающая новую страницу в развитии социально-политических структур. Полный её замысел, её объективный план, если можно так выразиться, остаётся по сей день нереализованным. Может быть, из-за её грозного названия, но у нас почему-то решили, что с ней всё уже кончено. Между тем, Маркс совершенно не случайно говорил, что период диктатуры пролетариата простирается вплоть до окончательного построения коммунизма. Так что с этим типом государства нам долго ещё предстоит иметь дело, предстоит в нём жить и работать над его развитием и приведением в завершённый вид.
И ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ, которого надо всё-таки ещё раз коснуться.
Могут сказать: как вы нас ни убеждайте, но всё же познавательное содержание, заключённое в совокупном мировосприятии даже самого революционного класса, в общем-то, очень примитивное. Ну, сами подумайте, что решает класс во время революции? Ломать или не ломать, продолжать жить при сложившихся условиях – или разнести всё вдребезги и попытаться создать что-то другое; причём, как правило, никто толком себе не представляет, как это другое конкретно должно выглядеть. Конечно, всё это очень важно, но мы же говорим о высшем ЗНАНИИ, а где здесь оно?
Думается, на этот вопрос нужно ответить так, что культ науки, в атмосфере которого мы пребывали, как минимум, на протяжении всего XX столетия, породил во многих из нас совершенно ложные представления о самом характере именно ВЫСШЕГО человеческого знания. Если нам покажут длинную, в километр, математическую формулу, мы перед ней благоговеем, как перед высшим проявлением разумности, хотя бы по сути она касалась какой-нибудь ничего не значащей ерунды, скорости роста колонии бактерий, безвредных и равно бесполезных, в искусственном бульоне. А когда человек во время войны пишет в газету, что он ушёл на пенсию и просил товарищей похоронить его с оркестром, но теперь требует у смерти отсрочки, потому что надо работать для фронта и он возвращается на завод, – тут никто в упор никакого ПОЗНАВАТЕЛЬНОГО акта не видит. (Кстати, я цитирую подлинный человеческий документ, опубликованный в своё время в печати.)
А может быть, дело обстоит как раз наоборот? И тот, кто в бою закрыл своим телом амбразуру, чтобы потом, на мирной земле, другие могли спокойно изучать бактерии и прочие явления природы, – может быть, он ЗНАЛ, именно знал, о жизни, о мире, о месте и долге человека в мироздании нечто гораздо большее и более существенное, чем все естествоиспытатели, вместе взятые?
Посмотрите, чего нам сегодня нехватает? Каких только знаний нет, какие пишутся труды, какие интеллектуальные богатства ну прямо-таки фонтанируют. А нехватает одного, но самого главного: чтобы народ решил, наконец, «примитивный» вопрос – вот именно, ломать или не ломать, продолжать жить при колониальном режиме, или пойти и разнести всё вдребезги. Вот и прикиньте, какая будет цена всем нашим знаниям и какая будет наша с вами судьба, если народ с ответом на этот свой «примитивный» вопрос замешкается. Наверное, главное и высшее знание всё-таки то, от которого зависит всё остальное. А не то, которое само кругом от чего-то зависит.
А народ, между прочим, канителится со своим решением ещё и потому, что слишком долго и старательно его исподволь отучали такие решения принимать. Всё на «профессионалов» перекладывали. Мне много уже приходилось на эту тему говорить, и я ещё раз повторю: спасение страны предопределено тем, как скоро народ вспомнит, что он есть единое разумное существо, причём наиболее разумное из всех имеющихся, и снова станет таким существом, ибо он таким был и мы его таким знали. Мы же должны ему в этом помочь; а значит, подходить к нашим теориям только с этой точки зрения: способствуют они выходу народа из временного интеллектуального оцепенения, или нет. Этими критериями мы руководствовались и намерены впредь руководствоваться в работе нашего политклуба.
[1] Г.Х.Шахназаров. Социалистическая демократия. Политиздат, М., 1974, стр.172-173.
[2] В.Г.Афанасьев. Научно-техническая революция, управление, образование. ИПЛ, М., 1972, стр.180.
[3] А.И.Герцен. Письма об изучении природы. Огиз – Госполитиздат, 1944, стр.86. Курсив мой. – Т.Х.
[4] В.И.Ленин. ПСС, т.40, стр.23.
[5] М.А.Бакунин. Философия, социология, политика. М., «Правда», 1989, стр. соотв. 160, 161, 173, 511, 510, 173-174, 510, 511.
[6] См. В.И.Ленин. ПСС, т.18, стр.375.
[7] См. В.И.Ленин. ПСС, т. 12, стр.316.
[8] Там же, стр.317. Курсив мой. – Т.Х.
[9] Там же, стр.338, 335 /курсив мой. – Т.Х./, 328.
[10] См. И.В.Сталин. Соч., т.8, стр.35.
[11] Там же, стр.36, 34, 37, 41.
[12] См. В.И.Ленин. ПСС, т.12, стр.320.
Короткая ссылка на этот материал: http://cccp-kpss.su/299
Этот материал на cccp-kpss.narod.ru
