Кандидат философских наук
Т.Хабарова
Из монографии
«Социализм и проблема качественной
общественно-исторической новизны»
(Рукопись, М., 1974.)
Фрагмент
В цитированной работе Т.Д.Мангушева – хотя автор, в общем, выносил на обсуждение несколько иную проблему – суть «смены ориентации науки», в гносеологическом аспекте, схватывается с весьма удачной точностью.
Исходная гносеологическая «диспозиция» ньютонианства есть субъект, поместившийся особняком от объекта, в стороне, в отчуждении от него, и перед этим обособившимся субъектом объект – развивающийся мир – раскрывает себя через последовательность материальных «метаморфоз», самой сложной среди которых является человек и его социальная жизнь. Часть людей здесь с неизбежностью попадает в «объекты» познания, в «вещный ряд», а другая часть присваивает себе статус обособленного, «возвысившегося» над первой, «вещной» частью гносеологического субъекта. Между «субъектами» и «объектами» социального познания разверзается гносеологическая пропасть, повторяющая реальный разрыв между эксплуататорами и эксплуатируемыми в царстве капитала, между «свободной личностью» капиталистического предпринимателя и рабочим, тружеником, обрекаемым на монотонное, уродливое, кругом «запрограммированное» существование живого товара. Мощнейший, искуснейший, отточенный категориальный аппарат «чистого естествоведения», декорированный величественно-непроницаемым «объективизмом», – а не только внешний стандартный набор пропагандистских догм, – охраняет, «обосновывает» этот, для буржуазии воистину «кровеснабжающий» общественно-исторический разрыв, эту «зеницу ока» буржуазной формации, изощряется в доказательствах его извечной, природной неустранимости, тщится возвести его в сан «абсолютной», «внеклассовой» аксиомы «научного мышления», в сан «математической» достоверности.
С сожалением приходится констатировать, что ныне именно по этой – «научной» – линии антисоциалистическим идейным течениям удалось «прорвать оборону» нашей социально-философской теории, и в образовавшуюся брешь друг за другом ломятся весьма проворные «подвижные соединения» самого нежелательного рода. Всю полноту ответственности за этот огорчительный – но, думаем, поправимый – факт несут трубадуры «марксистско-ленинских новых наук», вплоть до «науки» евгеники, для которой на страницах «Вопросов философии» уже выкраивается, по отработанной до тонкостей технологии, знакомый «диалектико-материалистический» наряд.[1]
Игнорирование исключительной идейно-политической активности, идейно-политической «завербованности» собственных методологических разделов современного естественнонаучного знания – активности, вдвойне опасной именно своим фальшивым «индифферентизмом», своей рассчитанной, обманчивой внешней ненавязчивостью, – вот, пожалуй, главное упущение здесь. Идейно-политический этот накал не только игнорируют, но гносеология ньютонианства, нелепейшим образом, воспевается в качестве некоего канонизированного, воспарившего над эпохами и странами «общенаучного метода», в сравнении с которым любые другие мыслительно-практические схемы заслуживают называться не более чем «донаучными» или «вненаучными». Между тем, в действительности «общенаучный» ньютонианский методологический фетиш есть такой же «слепок с отношений товарного производства», каким являются – предупреждал В.И.Ленин – «общие фразы о свободе, равенстве, демократии».[2]
Читаем, например, в весьма показательной для этих позитивистских «веяний» статье В.С.Швырева «К проблеме специфики социального познания»[3]: «Марксизм, как известно, исходит из безусловного признания возможности объективного познания социальных явлений и процессов, которое является частным видом научного познания вообще и подчиняется его общим критериям и закономерностям». Вне всяких сомнений, под «научным познанием вообще» в данном контексте следует разуметь «вещно-ориентированный» природоведческий эмпиризм.[4] Что касается гносеологического ранга самого марксистско-ленинского учения, он с этих «позиций» становится полнейшим ребусом. С одной стороны, для истинного марксиста исповедуемая его партией система идей есть, вроде бы, всеобъемлющий, синтетический способ концептуализации социальных феноменов, единственный конструктивный, «работающий» метод логического воспроизведения живой историко-социальной комплексности. С другой стороны, у В.С.Швырева марксизм – или «частный вид» ньютонианства, или вытолкнутое за порог «научного познания вообще» «вненаучное» духовное образование. Иной «гносеологической оценки» марксизма в рамках этого подхода получить нельзя. Столь радикальное «идейное саморазоружение», однако, наверняка превзошло всякие ожидания любого неглупого западного «марксолога».
Мы подчеркнули бы метафизическую, а для наших дней вовсе вульгарную «материалистичность» предпосылки: «общество – обособившаяся часть природы». Следовало бы вспомнить здесь весьма невысокое мнение В.И.Ленина о собственных социо-методологических «ресурсах» даже самого «честного» научного эмпиризма и ленинский дальновидный совет не делать «естественный материализм» оракулом в мировоззренческих, социально-философских проблемах. «…мы должны понять, – писал Владимир Ильич в “Воинствующем материализме”, – что без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания. Чтобы выдержать ату борьбу и провести её до конца с полным успехом, естественник должен быть современным материалистом, сознательным сторонником того материализма, который представлен Марксом, то есть должен быть диалектическим материалистом. Чтобы достигнуть этой цели, сотрудники журнала “Под Знаменем Марксизма” должны организовать систематическое изучение диалектики Гегеля с материалистической точки зрения, т.е. той диалектики, которую Маркс практически применял в своем “Капитале” и в своих исторических и политических работах…»[5]
В марксистской диалектике, сравнительно с «формальной логикой» ньютонианства, совершается в первую очередь важнейшее субъектно-объектное смещение. Гносеологический субъект, расположившийся в ньютонианской схеме особняком к «объектному ряду», покидает этот обособленный «наблюдательный пункт» и встраивается в ряд, «в голову» его, где «дислоцировался» человек-«объект», ранее фигурировавший перед своим гносеологическим двойником простой «живой вещью». Человек-объект и человек-субъект совпадают, человек, человеческое общество есть теперь равновесное единство субъективных и объективных, «духовных» и «природных» моментов. Субъект не является более абстрактным, «бесплотным» противочленом объекту, в этой ранее «бескровной» гносеологической фикции обнаруживается высшая ступень развития объекта. Взгляд мировоспринимающей мысли более не есть взгляд извне природно-человеческой «лестницы форм», человеческая мысль «смотрит» теперь изнутри субъектно-объектного ряда из его естественного центра тяготения, с его вершины, с «верхней ступеньки» этой лестницы – не с точки зрения развития «объекта до сложного объекта», но с точки зрения развития «объекта до субъекта», именно «развития бытия до сознания», согласно справедливому напоминанию цитированного советского автора. Социум – не «обособившаяся», а универсальная «часть природы», «законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществлённый натурализм человека и осуществлённый гуманизм природы». Среди людей нет более «специализированных» субъектов и объектов социального действования (ленинская идея всеобщего, «поголовного» участия трудящихся в управлении своей совместной жизнью). Человек-исследователь, человек-«управляющий» видит в человеке-«управляемом» всегда и в любых отношениях только такого же мыслящего, «законодательствующего» субъекта социально-исторического бытия, каким считает себя самого, – видит личность, а не вещь, самоцель, а не средство к достижению целей. Социальный организм превращается в содружество «самоцельных» существ, предугаданное родоначальником немецкой классической диалектики Иммануилом Кантом, – в общество, где свободное развитие каждого в полной мере становится структурным, «материальным» залогом свободного развития всех.
Из ньютонианского разделения человека-субъекта и человека-объекта проистекает плоский, «ползучий» экономизм, владеющий буржуазным сознанием: «объективными», «причинно-обусловленными» и далее «научными» ему представляются в социальной жизни лишь компоненты «вещного ряда», характеризующие людей не с активной личностной, но с пассивной «вещной», элементарно-материальной стороны. Воля и разум социально-исторического коллектива, подвигающие его в конце концов на революционные преобразования, на создание «очеловечивающих» экономику идеолого-правовых структур, в глазах буржуа – понятнее некуда – с самого начала предстают носителями «ненаучных» демонических сил (вспомним сетования Адама Смита на «безумие человеческих законов»). Сегодня «концепция» ненаучной и «произвольной» природы идеолого-политических факторов, не преувеличивая, захлестнула известные «отсеки» нашей социально-философской литературы. Между тем, нельзя здравым рассудком уяснить, почему бы для марксиста руководящая «государственная» деятельность революционных партий и структурные конструкции, продуцируемые ими в целях лучшего осуществления этой деятельности, обернулись менее «объективными» и менее «научными», нежели «конструкции», – с позволения сказать, – продуцируемые рыночным механизмом.
Возвратимся ненадолго к затронутой нами книге В.Г.Афанасьева. Государственно-партийный, «административно-правовой» аспект общего социального руководства (с пренебрежением именуемый «волевым», с равным и столь же «обоснованным» пренебрежением автор мог бы «обругать» его разумным) у В.Г.Афанасьева втягивается в прямой конфликт с «научными, экономическими методами»,[6] вплоть до самых недвусмысленных заявлений о «противоречиях» между «административной», государственно-правовой методологией социально-экономической регуляции и упомянутыми «методами науки».[7] «По мере… познания законов /“законов функционирования и развития социальных систем”[8]/ и накопления опыта их использования административные, волевые методы уступают (или по крайней мере должны уступать) место научным методам».[9] «…незнание или недостаточно точное знание действительности приводит к преобладанию административных методов в решении конкретных задач, к возникновению противоречия этих методов с научными. 3адача аппарата управления, руководителей состоит в том, чтобы вовремя заметить эти противоречия, увеличить усилия по познанию объективных процессов, закономерностей и на основе их познания вовремя заменить административные методы методами научными, вытекающими из требований объективных условий».[10] «Что касается субъективных /“волевых”[11]/ решений, то, хотя они и весьма нежелательны и опасны, избежать их полностью не удаётся. И это потому, что вследствие исключительной сложности и многообразия общественных событий весьма трудно получить о них надёжную и своевременную информацию».[12]
И наконец, «перл» всей этой аргументации, ради которого мы сделали предыдущие длинные выписки:[13] «Наряду с административно-правовым регулированием /“волевым”. – Т.Х./ в социалистическом обществе большое значение имеет экономическое регулирование /“научное”. – Т.Х./. Разумеется, экономическое регулирование имеет политическую направленность и зачастую осуществляется в форме административно-правовых актов – законов, указов, постановлений, директив и т.д., непосредственно регулирующих экономическую жизнь общества». Разумеется, тов. Афанасьев, и по всей видимости, к великому вашему сожалению! Мы пригласили бы вас открыть книжечку, которая называется «Конституция (основной закон) Союза Советских Социалистических Республик» и прочитать в ней следующую «ненаучную» 11-ую статью: «Хозяйственная жизнь СССР определяется и направляется государственным народнохозяйственным планом в интересах увеличения общественного богатства, неуклонного подъёма материального и культурного уровня трудящихся, укрепления независимости СССР и усиления его обороноспособности».[14] Резонным было бы также припомнить здесь, что авторитетнейший периодический «свод» экономических решений в нашей стране, имеющий абсолютную весомость закона, носит название Директив партийного съезда по очередному плану развития народного хозяйства страны.
«Однако, – продолжает В.Г.Афанасьев,[15] – в научном управлении социалистической экономикой, обществом всё большую роль играет опосредованное экономическое регулирование – не через план, директиву, приказ, а через использование экономических рычагов, связанных с товарно-денежными отношениями…» Вы полагаете, тов. Афанасьев, что панорама дальнейшего развития социалистического строя – распространение влияния «рычагов, связанных с товарно-денежными отношениями»? Интересный «марксизм». В таком случае, вполне «безумная», «ненаучнейшая» с вашей точки зрения вещь совершилась в самом акте социалистической революции, когда всем сколько-нибудь значительным составляющим «научной» экономической сферы пришлось сделаться «ненаучной», «субъективной» и «волевой» государственной собственностью. Вас послушать, «правильная», «научная» тенденция нашего общественно-исторического развития заключается в том, чтобы «изживать», по мере возможностей, «ненаучные» завоевания социалистического революционного переворота. Чему удивляться, после этого, что в редактируемых вами сборниках «Научное управление обществом» в 1967г. аттестовались «заслуживающими особого внимания» труды небезызвестного Шика, получившего на XIV съезде Коммунистической партии Чехословакии, «по совокупности» этих его «трудов», исчерпывающую характеристику – «правый авантюрист».[16]
Следует уточнить теперь, самым внятным образом, что с «научной», «кибернетической» стороной проблемы В.Г.Афанасьев справляется нисколько не успешнее, чем с действительной, «раскавыченной» марксистско-ленинской диалектикой, – следует внести здесь некоторые уточнения, дабы не создавалось лишних поводов, «искушений» для модных сейчас тирад о догматическом третировании новейшей продукции «объектных» наук. Мы отнюдь не оспариваем достоинств превосходной науки кибернетики; мы «за» кибернетику и, – в числе прочего, – именно поэтому, а не почему-либо иному, против «управленческих» теорий В.Г.Афанасьева. И кибернетика ему в этих теориях – не больший союзник, нежели марксистский диалектический историзм. В книге В.Г.Афанасьева читатель едва ли не на каждой странице отсылается к системам, структурам, целостностям, обратным связям; взглянем на предмет под этим углом зрения.
(1) Частная собственность на средства производства – (2) рынок; механизм спроса и предложения; расцвет денежно-товарных отношений, их регулирующая «производственная» роль – (3) конкуренция партий в политическом мире (своего рода отражение рыночной капиталистической конкуренции на надстроечном уровне); «демократически-оппозиционная» (буржуазно-демократическая) организация государственного управления – (4) полностью «объектное» восприятие обществом природы и самого себя, гегемония естественно-технических наук, естественно-технического рационализма в его «познавательной» жизни, в его самопознании; до времени скрытая, «имплицитная» идеологическая миссия «вещного» естествоведения. Имеет ли смысл отрицать, что перед нами цельная историко-социальная система, «срезы» которой являются словно бы взаимной трансформацией, «взаимопорождением», «взаимоотображением» друг друга? Мы можем несколько «обременить» схему развитой экономической активностью государства, определяющий социодиалектический «каркас» ничуть от этого не изменится.
(1) Социалистическая собственность на средства производства – (2) в роли главного регулятора производства государственно-партийное директивное планирование; существование рынка и денежно-товарной сферы в силу сохраняющейся некоторое время неоднородности в формах собственности (кооперативно-колхозная собственность наряду с государственной) – (3) социально-политическое единство вместо буржуазного плюрализма; выявившаяся централизующая, «интегрирующая» функция рабочей партии; демократический централизм – (4) возвышение «субъектного» начала в миропонимании и самопонимании общества; «снятие», «целеподчинение» объектного естественно-инженерного подхода коллективным «практическим разумом», идеологией пролетариата. И вновь перед нами система, целостность, в которой ничего нельзя коснуться, не вызвав потока разнохарактерных «компенсационных» реакций, подчас с самой неожиданной стороны.
Итак, две «системы», две последовательных объективных стадии объективного социально-исторического движения, «естественноисторического процесса». Можем ли мы здесь с пользой употребить классически-ньютонианские «общенаучные» методы? Можем, конечно, ибо марксистская идеология не «отменяет» объектных познавательных процедур – она стремится реконструировать, отладить логическую «автоматику» выводов и инженерных прикидок таким образом, чтобы по пятам технических побед не возникали очаги «социального дискомфорта» для человеческой личности.
Чтобы, однако, мы могли в данном случае испробовать любую «объектную» методику, хотя бы кибернетическую, набросанная картина двух в одинаковой степени «материальных» естественноисторических систем, среди которых позднейшая вытеснила и «сняла» собою раннюю в качестве нового, более сложного, более развитого уровня объективной организованности, – картина двух таких систем (минимум двух) должна «по первому требованию» представать перед нашим умственным взором, «витать» перед ним. И именно этой фундаментальной системной картины, в отсутствие которой разговоры о привлечении объектных методов не несут никакого реального содержания, – именно этой картины «намертво» не видит В.Г.Афанасьев.
В самом деле, почему рынок – в большей мере «факт», нежели Госплан? «Структурализация», регулирование, балансировка экономики посредством «вольного рынка», целиком или в решающей части через механизм товарно-денежного обращения есть способ, каким экономика «работает» в низшей по своему историко-логическому развитию, капиталистической «естественноисторической системе». «Структурализация», регулирование, балансировка экономики, целиком или в решающей части, посредством централизованных плановых «инструментов» есть способ, каким экономика «работает» в высшей по своему историко-логическому развитию, социалистической «естественноисторической системе». Спрашивается, снова, почему первый способ экономической жизнедеятельности – «объективный процесс», а второй – «субъективная» надэкономическая эманация? Структура центрального народнохозяйственного планирования – именно в свете столь, казалось бы, любезных В.Г.Афанасьеву «системных методов» – есть, самое меньшее, такой же «объективный процесс», такая же «объективная реальность», такая же «объективная закономерность», какой является «структура рынка», внутреннее функциональное строение «свободного» денежно-товарного оборота. Самое меньшее – такая же, а строже – более высокая, более «властная», более «чистая», богатая, синтетичная «объективная закономерность», нежели совокупность функциональных связей, присущих денежно-товарной эпохе в историческом разворачивании форм общественного производства и распределения.
Вопрос теперь – «ловим» ли мы, удерживаем ли нашим теоретическим «предметным зрением» этого нового и могущественного структурного «обитателя» нашей истории? Или в восходящей социально-политической и социально-экономической структурной новизне видим лишь досадную «административно-правовую» путаницу на привычных, наезженных, таких «объективных» наощупь «боках» товарно-денежной экономики?
Иными словами, воспринимаем ли мы «объективность социализма»? Смогли ли мы до конца понять, «прочувствовать», что, в отличие от буржуазного государственно-монополистического программирования экономических явлений, социализм в этом отношении не есть специфическая модификация рынка, своеобразная «субъективная», «идеальная» схема самоконтроля рыночной субстанции, – он есть следующая за рынком и «снимающая» рынок историческая модификация «материального» мирового экономического процесса? Странная для наших дней риторика, воде бы, – но разве менее странными выглядят сегодня «марксистские» теоретические разыскания, в которых огулом дискриминируется в качестве «ненаучного» (иначе говоря, не опирающегося на объективные, «материальные» основания) именно характерный, «сущностный» социалистический инструментарий экономических воздействий? И разве менее странным должно представляться нам, что критику, адресуемую нами западным идеологам, мы подчас можем в той же редакции переадресовать «внутрь», в собственное идеологическое «ведомство»?[17]
Приложение: Т.Хабарова Против фетишизации частнонаучного знания (Москва, июнь 1984г.)
[1] См. И.Т.Фролов. Загадка жизни, научный поиск и философская борьба. «Вопросы философии», 1972, №3.
[2] В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т.39, стр.281.
[3] «Вопросы философии», 1972, №3, стр.122.
[4] Ср. бодрую сентенцию В.Г.Афанасьева, ук. соч., стр.338: «Общество – обособившаяся часть природы; его функционирование и развитие являет собой естественноисторический процесс, а потому этот процесс должен изучаться с естественнонаучной, математической, если хотите, точностью».
[5] В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т.45, стр.29–30.
[6] В.Г.Афанасьев. Научное управление обществом. ИПЛ, М., 1968, стр.168.
[7] Стр.172.
[8] Там же.
[9] Там же.
[10] Стр.173.
[11] Стр.201.
[12] Там же.
[13] Стр.232.
[14] Работа написана до принятия Конституции СССР 1977-гo года. – Т.Х.
[15] В.Г.Афанасьев. Научное управление обществом. ИПЛ, М., 1968, стр.232.
[16] См. С.С.Вишневский. Интересы и управление общественными процессами. В кн.: Научное управление обществом, вып.1. «Мысль», М., 1967, стр.174.
В свою очередь, некоторого внимания заслуживает выказанная С.С.Вишневским и заодно редактором сборника «проницательность» партийной, классовой оценки выдвигаемых на обсуждение «доктрин». Вряд ли было бы разумным доверяться в вопросах «управления общественными процессами» теоретикам, которые расхваливали явный социально-политический авантюризм в буквальном смысле накануне «увенчавшего» авантюру контрреволюционного мятежа.
[17] См., напр.: «Для буржуазных… теоретиков всякая нетоварная форма связи – связь административная, а не экономическая, ибо они ставят знак равенства между товарными и экономическими отношениями». «Прямое плановое регулирование пропорций… трактуется как административная, произвольная связь. В действительности же последнее означает планомерное определение основных пропорций воспроизводства без посредства механизма рынка». С.Хавина. Ленинские принципы социалистического хозяйствования и их буржуазные критики. «Вопросы экономики», 1969, №3, стр.100, 99.
Мы уже воспользовались случаем убедиться, что, по существу, ничем от этого не разнящуюся вещь проделывает в своей книге В.Г.Афанасьев: водрузив символ исчерпывающего равенства «между товарными и экономическими отношениями», стремится всякую нетоварную (или «нетрадиционно-товарную») связь подвергнуть сомнению в качестве «неэкономической», «субъективной» и «произвольной». В действительности, однако, нетоварные связи – по природе своей связи «специально-социалистические», и отрицать безусловные экономические полномочия этих связей значит именно не видеть в социалистической «волевой» народнохозяйственной организации – новую, высшую форму бытия самой что ни на есть «объективной» социально-экономической реальности.
Короткая ссылка на этот материал: http://cccp-kpss.su/82
Этот материал на cccp-kpss.narod.ru
