Кандидат философских наук
Т.Хабарова
(В порядке отклика на статью Д.Валового
«Совершенствуя хозяйственный механизм» –
«Правда» от 10, 11, 12 ноября 1977г.)
Серьёзный разговор по поводу «хозяйственной реформы» (а отсюда и по поводу возникшего на её основе хозяйственного механизма), действительно, назрел давно, но он, вне всяких сомнений, окажется конструктивным только в том случае, если будет разговором «концептуальным», разговором по существу.
Столь крупное на народнохозяйственное начинание, каким предполагалась «реформа», по своему общему, перспективному («экономико-философскому») замыслу, безусловно, не может у нас быть чем-либо иным, кроме как конкретным применением определённых выводов и рекомендаций марксистско-ленинской политической экономии. C этой-то точки зрения, по нашему глубокому убеждению, прежде всего и следует сейчас оценивать причины и «генезис» создавшегося положения вещей, равно как намечать настоятельно требующийся выход.
Марксистская политэкономия своим предметом имеет, как известно, производственные отношения (базис) общества, в составе же производственных отношений ключевая роль принадлежит способу соединения работника, трудящегося со средствами производства. Стало быть, надо в первую очередь разобраться толком, какая базисная концепция направляла начатые с 1965г. преобразования в народном хозяйстве.
Сразу же обнаруживается, что «базисный контур» экономической реформы едва ли способен выдержать развёрнутую, основательную критику с марксистских позиций и что именно её базисная (решающая, иными словами) сторона и наиболее уязвима, и наиболее «ответственна» за воспоследовавшие в дальнейшем злоключения.
Мероприятием, определившим реформу в базисной («производственно-отношенческой») плоскости, послужил, в общем и целом, пересмотр принципа ценообразования. Схемой ценообразования в социалистической экономике фактически оказалась признана конструкция «цены производства», присоединяющая прибыль (доход) к себестоимости пропорционально овеществлённому труду, – откуда вытекало, что постоянные фонды, якобы, обладают спонтанной «производительностью» и что в условиях социализма некий, «научно» исчисленный аналог средней норме прибыли может в существеннейшей степени регулировать распределение дохода между общественно-производственными ячейками (в конечном счёте – между трудящимися) и политику в области капиталовложений.
Марксизм, однако, «c незапамятных времён» установил, что независимое «плодоношение» материально-технических компонентов производственного процесса есть специфическая «объективная иллюзия» буржуазного мира, подлинная же социоструктурная, базисная действительность, которая скрывается за поверхностным эффектом «средней нормы прибыли», – это капиталистическая собственность на средства производства и порождаемая ею рыночная конкуренция капиталов.
Следовательно, «моделирование» – на социалистической почве – механики срабатывания средней нормы прибыли с неизбежностью долженствовало обернуться (и реально обернулось) попыткой «воскресить», – непреднамеренно или намеренно, это особый вопрос, – характерные черты капиталистического (эксплуататорски-элитарного) присвоения общественных условий производства.
Среди же характеристик буржуазного присвоения (вернее, над ними) доминирует отношение к самому общественно-производственному процессу не как к сфере реализации созидательных возможностей человека но – словами Маркса – единственно лишь как к «необходимому злу», которое упрямо вклинивается во всепоглощающую лихорадку «делания денег».[1] Маркс указывал также, что крайним выражением этой нигилистически-эксплуататорской тенденции является периодически возгорающееся стремление «осуществлять делание денег без посредства процесса производства».
Система капиталистического хозяйствования, впрочем, располагает и поистине устрашающими объективными ограничениями против чрезмерного «нигилизма», которому могли бы подвергнуться средства производства (против чрезмерного упора, – обращаясь, опять-таки, к Марксу, – на меновую стоимость в ущерб потребительной): это угроза разорения, банкротства по отношению к капиталовладельцу и естественно сопряжённая с ней угроза «незанятости», безработицы – по отношению к трудящемуся.
Между тем, при социализме использование обоих вышеназванных «регуляторов» – стихийного «дезинвестирования» в отраслях, неожиданно оказавшихся малорентабельными, равно как стихийных колебаний занятости рабочей силы, – категорически исключено; но тогда что остаётся от действия средней нормы прибыли (или любого её искусственного аналога), – третьего члена всей этой экономической «фабулы», который неразрывно связан с первыми двумя и никакого смысла вне данной общественно-производственной конкретности (системности) не имеет?
Средняя норма прибыли (в любой, подчёркиваем, искусственной её «модели») при отсутствии стихийного перелива капиталовложений и труда работает, – как вполне подтверждено практикой, – целиком на раскрутку пагубной тенденции к «деланию денег помимо процесса производства», в пренебрежении общественно-закономерными и общественно-благотворными интересами его прогрессивного развития. Собственно, это и есть столь красочно и «многовариантно» описываемая нынче самыми разными авторами картина повседневной, «типичной» (увы!) жизнедеятельности нашего экономического организма.
Самостоятельность производственно-хозяйственных единиц, при таких общебазисных предпосылках, превращается в отношения своеобразного местнически-группового «псевдовладения» средствами производства: в ненужную «свободу» манипулировать фондами всецело ради наращивания выпуска продукции в рублях. Манипуляции подобного сорта не только бесконечно далеки от прокламируемого «гармонического сочетания интересов общества и производственного коллектива», но, как правило, носят откровенно антигосударственный характер (вдобавок «антиинженерный» в научно-техническом аспекте). Со всей отчётливостью прослеживается здесь традиционная рыночно-социалистическая идея группового присвоения, только в качестве группового «псевдособственника» выступает, – «поневоле иль с охотой», – не коллектив хозяйствующей единицы, а её управленческая верхушка; она же фигурирует «главным действующим лицом» и при дележе дохода, который извлекается специфически-«псевдособственническими» путями, – т.е., не останавливаясь перед нанесением прямого, подчас прекрасно сознаваемого урона запросам и потребностям общественно-производственного целого.
Сугубо отрицательным образом подобные «хозяйственные установки» сказываются на функционировании социалистической государственности, поскольку государство вынуждается, всем развёртыванием событий, разыгрывать порочную роль верховного «псевдособственника» («супермонополиста»), предъявляющего политически-ошибочное – и экономически нелепое – требование, чтобы народ дополнительно оплачивал ему самый факт владения (от имени трудящихся!) условиями реализации рабочей силы.
В политическом плане выдвигать эти «псевдовладельческие» претензии означает разводить заново питательную среду бюрократизму («социалистическому элитаризму»), – структурная (а не легковесно-спорадическая) природа которого служила предметом неоднократных серьёзнейших предостережений В.И.Ленина.
Следовало бы здесь привлечь внимание к тому обстоятельству, что у нас сегодня возлагается явно преувеличенная «концептуальная нагрузка» на государственную собственность в отношении средств производства, благодаря чему апелляция к ней превратилась в некое заклинание: мол, были бы средства производства огосударствлены, дальше с ними ничего нехорошего, «несоциалистического» случиться не может.
Между тем, экономико-политическая история современности каждодневно подталкивает к очевидному заключению, что национализация (централизация) средств производства – категория классовая, что необходимо различать национализацию социалистическую и буржуазную и что вполне мыслимо буржуазно-эксплуататорское государство c широко обобществлёнными народнохозяйственными фондами. Можно обоснованно ожидать, в зависимости от обострения противоречий современного империализма, «добровольного» возникновения таких государств в западном мире, поскольку при своей псевдонародной, демагогически-импонирующей внешности они обеспечивают технобюрократической элите, по существу, те же общественные привилегии, какими пользуется элита нынешних «обычных» владельцев капитала. Весь секрет построения подобного ложно-«социалистического» (неофашистского) монстра – это сохранить, при обобществлении средств производства, капиталистический принцип формирования дохода в цене вырабатываемой продукции, т.е. преобразовать государство, практически, не в гаранта полновластия трудящихся, а в замкнуто-элитарного «коллективного капиталиста», чего прозорливо опасался ещё Маркс. Соответственно, взяв на вооружение капиталистические доходообразующие схемы, может в такого точно монстра деградировать и общественное устройство, где рабочему классу уже удалось добиться власти. Сегодня попросту недопустимо продолжать замалчивать, что – по итогам злополучного народнохозяйственного эксперимента с «производительностью фондов» – эволюционирование нашего строя явственно совершается именно в вышеобрисованном гибельном направлении и что нам давно пора побеспокоиться не столько о мытарствах, причиняемых «валом», сколько о тяжелейших структурно-политических деформациях, частью уже наступивших, частью достаточно рельефно наметившихся. Сползанию этому надо по возможности безотлагательно воспрепятствовать (хотя бы попутно и пострадали некоторые дутые «авторитеты»), поскольку дальнейшее его непредотвращение, мало сказать, не позволяет ставить вопроса о каком-либо реальном продвижении к коммунизму, но вообще способно, – в весьма непроблематичной перспективе, – лишить нас права именоваться социалистической страной.
Мы констатируем, таким образом, наипервейший вывод из политэкономического, базисного анализа хозяйственной реформы: нужно со всей решимостью покончить с попытками взимания «платы за собственность» (с «фондовой» политикой цен) и вернуться к марксистскому толкованию вновь прибывающей стоимости (дохода) как продукта затрат исключительно живого труда.
Сумма товарных цен у нас на сегодняшний день обременена (и продолжает обременяться в увеличивающихся размерах) огромным массивом «ложных стоимостей», которые не «наработаны», не опираются на какие-либо производительные, плодотворные трудовые затраты, а возникли целиком из искусственно созданных «псевдособственнических» отношений в экономике. Срезав этот паразитический нарост (круг отношений «псевдособственности» на факторы производства), мы приостановили бы, прежде всего, антисоциалистический по своему общественному содержанию процесс инфляционного перераспределения оказывающихся в дефиците потребительских благ, – который вызывает справедливую неудовлетворённость и нарекания рядовых граждан, поскольку развивается в последнее время интенсивно и уже неприкрыто, причём здесь широко используются, плюс к «экономическим», ещё и непрезентабельные грубо-административные «рычаги». Сошла бы, наверняка, с осточертевшей всем «точки замерзания» и злосчастная проблема качества, – ведь падение качества (методичное фальсифицирование потребительских свойств товара при внешне-неизменной цене), это примитивнейшая «иносказательная» форма инфляции и вообще единственно-мыслимая личина, которую может надеть инфляционный процесс в рамках социализма, с его понятной установкой на твёрдые розничные цены.
Существовавшая некогда в нашем народном хозяйстве практика подъёма жизненного уровня населения, – не посредством инфляционистских «мероприятий», а через систематическое, регулярное и весомое снижение потребительских цен при относительно стабилизированном «потолке» личного дохода, – могла бы быть восстановлена, тем более что сейчас вряд ли хотя бы один честный труженик в государстве сомневается в её предпочтительности. Многие барьеры, которые нынче мешают возобновить эту верную социальную политику, по устранении «вещных» схем ценообразования рухнули бы: прекратилось бы (к примеру) неоправданное, чисто манипуляторское вздувание заработков через непродуманное «стимулирование» общественно-разорительных действий, отпал бы целый ряд «побудительных мотивов» к искусственному удорожанию продукции, равно как к искусственной задержке её удешевления.
Могут возразить нам здесь, что и раньше, при «трудовой» конструкции цены, экономику терроризировал «вал». Способ обуздания «валовых» ненормальностей, однако, – это, во всяком случае, не культивирование «ложных стоимостей», поскольку они, как исчерпывающе убедила жизнь, являют собою не противовес «валу», но его законченную, извращённую «квинтэссенцию». С валом мы едва ли справимся, покуда не наберёмся смелости санкционировать (всей совокупностью плановых показателей) естественную, здравую и закономерно венчающую научно-технический прогресс картину предприятия, которое успешно работает, полностью удовлетворяет народнохозяйственные потребности в своей продукции при понижающихся (но не повышающихся) стоимостных объёмах производства. Ведь стоимость – мерило затраченного труда, а не богатства (причём, труд при получении стоимости затрачивается в сугубо преходящей конкретно-исторической форме «рабочей силы», которая в будущем подлежит бескомпромиссному социодиалектическому «снятию»). Самоцельно-творческий (коммунистический) труд стоимостей не создаёт, поскольку он, – по определению, «изначально», – производит нечто общественно-необходимое и социальная значимость его результатов выясняется не на рынке. Маркс поэтому и предусматривал, что на подступах к коммунизму массив меновой, товарной общественной стоимости (т.е., масштаб «товарного», репродуктивного функционирования в обществе самого туда) должен, с помощью научно-технических достижений, сокращаться, а не наращиваться, покамест меновая стоимость не потеряет смысл как мера стоимости потребительной, мера действительной потребительской «насыщенности», – освободив окончательно дорогу коммунистическому утверждению творческой способности человека (вместо «рабочей силы») и коммунистическому распределению по законам материального изобилия.[2]
Связанные с реформой надежды концентрировались, в основном, вокруг лучшего использования производственных фондов, которое она, как будто бы, обещала. Методы, – однако, – которыми пытались, так сказать, активизировать жизненный процесс фондов, были и остаются базисно неадекватными социализму, потому и результаты получились обратные ожидаемым.
Структурно-политической (базисной) ошибкой, предопределившей тщету усилий в этом направлении, выступило, пожалуй, вульгаризаторское представление, якобы личная общественно-производственная устремлённость социалистического труженика повторяет, копирует интерес капиталистического товаропроизводителя, нацеленный преимущественно (а зачастую и единственно) не на производительную деятельность как таковую, но лишь на приносимый ею доход. В нашей литературе правильно отмечалось, что при такой постановке проблемы «интересов» невозможно понять, предметом чьего же интереса являются средства производства.[3]
Социалистическое общество выдвигает своей задачей – подготовить условия, базисные и инженерно-технические, чтобы труд, в массе, облагородить до главной жизненной потребности гражданина, а это подразумевает, конечно, не возвращение к некоей буколической простоте, но всемерную оснащённость трудовой деятельности мощным и послушным, «доставляющим удовольствие» производственным аппаратом. Средства производства, отсюда, при социализме не только не оказываются «бесхозными», но напротив, впервые становятся объектом чувствительнейшей личностной, граждански-правовой заинтересованности самых широких слоёв трудящихся, – ведь теперь, в принципе, совершенствование общественно-производительного аппарата не «дивергирует» враждебно с личностным развитием работника, а включается в него как необходимый позитивный, благоприятствующий момент.
Массовое, всенародное «небезразличие» к участи средств производства, по-хорошему пристрастное, требовательное и нетерпимое отношение к огрехам в их использовании, стремление внести новизну, – вот в этой-то, возникающей вместе с социализмом могущественной, объективно-закономерной общественной силе марксистская наука и увидела базисный фактор, которому предстояло заменить, на хозяйственном фронте, капиталистическую дисциплину страха и корысти. Многие годы назад удалось, в определяющих чертах, нащупать и политико-правовой, надстроечный «рабочий орган» («сжатое выражение») этой характерно-социалистической (вернее даже, характерно-коммунистической) сущностной эволюции общественно-экономического базиса: «массовую критику снизу», развёртывание «поголовной» критически-творческой – управленческой, если угодно, – инициативы.
Сдвиг в базисных структурах, когда хотят его вызвать, обязательно предполагает (как мы только что напомнили) некий прогрессивно-опережающий «рабочий орган» на уровне надстройки, – который, собственно, и пробивает русло назревшим улучшениям, переменам в производственных отношениях. С полнейшей несомненностью, было бы неоценимым, долгожданным вкладом в достаточно «накалённую» ныне проблематику коммунистического строительства, если бы программа «критики снизу» оказалась, наконец, осознана как тот самый «чудодейственный» политический инструментарий, единственно посредством которого можно осуществить столь неотступно (десятилетия уже!) «висящий в воздухе» базисный перелом: «скачкообразное» качественное поднятие эффективности всего нашего общественно-производственного функционирования до степени, безусловно превосходящей современный высокоразвитый капитализм.
Сочетание вышеразобранных мер (возврат к марксистской методологии ценообразования, «экономическая легализация» картины падающих стоимостных объёмов выпуска при удовлетворении народнохозяйственных нужд в натуре, институционирование массовой критической инициативы) создало бы, бесспорно, положительный и надёжный «базисный фон» не только для преодоления уже скопившихся трудностей, но и для последующего существенного продвижения нашего общества вперёд.
5 декабря 1977г.
[1] См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.24, стр.67.
[2] См., хотя бы, К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.46, ч.II, стр.214.
[3] См. В.Г.Усенко. Политическая экономия и управление производством. Изд-во Ленинградского ун-та, 1975, стр.170.
Короткая ссылка на этот материал: http://cccp-kpss.su/85
Этот материал на cccp-kpss.narod.ru
